– Ага, – сказала она. – После того, как мистер Догмилл сам сюда пришел, я решила, что никому больше ничего не скажу.

– Что ты говоришь? – вскричал Литтлтон. – Догмилл приходил сюда? Когда?

– Сразу после того, как я схоронила Уолтера. Он ворвался, чуть дверь не снес, сказал, что не знает, известно ли мне, что знал Уолтер, или нет, но если я что-то знаю и скажу об этом кому-нибудь, то он устроит так, что я буду лежать в могиле рядом с мужем. – Она посмотрела на Литтлтона. – Потом он схватил меня за укромное место и сказал, что бедная вдова принадлежит любому мужчине, который ее захочет, и что я должна это помнить, если хочу остаться в живых.

Я думал, что увижу гнев на лице Литтлтона, но он лишь отвел глаза.

– Закон в руках тех, у кого деньги, – сказал он тихо. – Они могут делать что хотят. Они могут брать что хотят, или, по крайней мере, так думают. – Он встал, подошел к миссис Йейт и поцеловал ее в щеку. – Тебе досталось, любовь моя. Больше этого не будет, я позабочусь.

Я позавидовал выдержке Литтлтона. Сам я вовсе не был так спокоен. С каждым днем мысль о бегстве из страны соблазняла меня все больше и больше.

Больше мне ничего не удалось узнать. Миссис Йейт не знала ни имени, ни положения шпиона. Она лишь знала, что он был важным вигом. Когда я закончил свои вопросы, она легла в постель, а Литтлтон открыл бутылку на удивление неплохого красного вина. Желание выпить пересилило его намерение поскорее избавиться от моего общества.

– Как Йейт мог узнать об этом? – спросил я.

– Не знаю, – покачал головой Литтлтон. – В доках полно парней, которые могут поднять стакан за короля за морем, но это все пьяные разговоры. Не думаю, что Йейт был связан с якобитами достаточно тесно, чтобы выведать такую тайну.

– Но выведал ведь.

– Ага, – согласился он. – И что теперь? Что вы теперь будете делать с этими сведениями, которые выжали из моей женщины?

– Не знаю, – покачал я головой, – но что-нибудь сделаю. Именно это я и искал – что-то, чего боится Догмилл. Думаю, наконец я это нашел. По крайней мере, я на правильном пути. Я уже близок, Литтлтон. Очень близок.

– Вы близки к смерти, вот что я вам скажу, – сказал он. – Надеюсь лишь, что вы не сведете в могилу вместе с собой и нас.

Возвратясь домой, я выпил большую часть бутылки портвейна, чтобы успокоиться, и просмотрел скопившуюся за день почту. Я стал получать приглашения на пикники, вечеринки и ассамблеи. Люди, встречавшие в газетах имя Мэтью Эванс, желали со мной познакомиться, и хотя это не могло не льстить мне в какой-то мере, я отклонял все приглашения. Я достиг, чего хотел, с помощью репутации мистера Эванса, и у меня не было желания делать его еще более заметной фигурой.

Гораздо больший интерес представляла записка от Гриффина Мелбери, в которой сообщалось, что он нанесет мне визит около десяти часов. Как раз вовремя, подумал я. Или, может быть, вовсе не вовремя, не мог решить я. Мой разум уже был затуманен вином, и я не был уверен, что смогу сформулировать вопросы, которые хотел ему задать.

Экипаж Мелбери прибыл, когда часы пробили ровно десять. Он вошел и радостно со мной поздоровался, но от угощения отказался.

– Вы слышали сегодняшний счет? – спросил он. – Сто девяносто девять за Херткома и двести двадцать за нас. Мы опережаем почти на сто голосов, а выборы начались всего пять дней назад. Я чувствую вкус победы, сударь. Я его чувствую. Говорю вам: людям в Вестминстере надоела коррупция этих вигов, продавших за большие деньги душу нации. Но не время отдыхать. Есть одно дело, мистер Эванс, и, так как вы выразили готовность помочь парии тори, я подумал, вы захотите мне помочь.

– Сочту за честь, – сказал я, пытаясь скрыть свое недоумение.

Меня вывела из равновесия не неожиданность предложения, а фамильярность, с которой Мелбери обращался со мной. Да, я желал ему понравиться, и вот он обращается со мной как с другом. Да, я желал сделать его своим союзником, и вот он им становится. Я не мог разобраться в своих чувствах. Я не любил его, но не так сильно, как мне бы того хотелось. Мелбери был чопорен, как многие представители старой знати, но он не был ни жестким, ни жестоким, ни нетерпимым, и пусть я не разделял его политических взглядов, он страстно в них верил.

Я успокаивал себя тем, что судьба была благосклонна к Мелбери и что он, похоже, выиграет место в парламенте. Я тешил себя надеждой, что, когда я открою ему свое настоящее имя и расскажу все, что мне известно о коррупции вигов, он сделает все, что в его силах, чтобы мне помочь. То, что он был чересчур самодовольным (да и, сверх того, человеком, женившимся на Мириам), не шло в счет. Итак, мы сели в его экипаж, и тот двинулся, грохоча, в сторону Ламбета.

Мелбери что-то пробормотал себе под нос, потом кашлянул и фыркнул:

– Послушайте, Эванс. Вы мне чрезвычайно нравитесь, иначе я бы не попросил вас поехать со мной, но должен вам кое-что сказать.

– Разумеется, – сказал я, чувствуя некоторую неловкость.

– Я знаю, что в колониях другие порядки и что вы не хотели никого обидеть. Уверяю, я вовсе не обиделся и не рассердился. Просто хочу дать вам дружеский совет.

– Окажите честь, – сказал я.

– Видите ли, не принято танцевать с чужими женами.

У меня схватило живот.

– Мистер Мелбери, не думайте, что я…

– Прошу вас, – сказал он с напускной веселостью. – Я не приму никаких оправданий или извинений. Я сказал вам об этом, чтобы уберечь вас от неприятностей в будущем, если вам попадется менее либерально настроенный джентльмен. Или, говоря точнее, не столь обожающий свою жену. Я вас удивил? Думаю, это не преступление, если мужчина души не чает в своей жене.

– Я тоже так думаю, – холодно сказал я.

– Насколько я понимаю, одна из причин, которая привела вас в Лондон, – это желание найти достойную жену?

– Возможно, – сказал я.

– Я считаю брак нормальным и правильным делом. Я нисколько не сожалею о женитьбе, скорее, она приносит мне новые радости каждый день. Но танцы с потаскушками из партии вигов вроде Грейс Догмилл или с чужими женами ни к чему хорошему вас не приведут. Возможно, я не прав, затеяв этот разговор, не знаю. Я лишь хотел вас предостеречь. Хотя, признаюсь, я ревную, когда дело касается моей красавицы Мэри, – сказал он со смехом.

– Прошу прощения… – начал я.

– Нет, нет, не извиняйтесь. Больше не будем говорить об этом. Забудем. Договорились?

Этот мерзавец читает мне нотации за то, что я пошел танцевать с Мириам, а сам украл ее у меня. Больше всего мне хотелось пронзить его шпагой, но только он мог спасти мою жизнь.

– Договорились, – сказал я, радуясь, что он не мог видеть мое лицо в темном экипаже.

Какое-то время он сидел молча. Мне тоже не хотелось разговаривать, но вскоре молчание начало меня тяготить.