Девушка облизала губы. Рот у нее не закрывался как следует, и, если она не сжимала губы, зубы оставались видны.

Проезжая на восток по Хорнсгатан, Свен-Улоф продолжал говорить с девушкой по-шведски, рассказывать, как провел последнюю неделю: мастурбировал, трахался, бесцельно колесил на машине, заезжал домой в Стоксунд, чтобы, как обычно, пообедать с Осой, снова уезжал на машине, снимал еще какую-нибудь девушку, трахался, мастурбировал и снова мастурбировал.

Какое чувство освобождения — рассказывать, пусть даже девушка не понимает ни слова.

Она смотрела на него, рот полуоткрыт.

— Я в смятении. — Свен-Улоф хотел рассмеяться, но у него вышло только хриплое карканье.

Поворачивая возле Синкенсдамм на Рингвэген, он почувствовал, что щекам горячо, и понял, что плачет. Девушка погладила его по руке, сжимавшей рычаг коробки передач:

— Don’t cry. Keep talk. I listen.[76]

— Спасибо, — сказал Свен-Улоф и стал рассказывать о своем детстве, проведенном в емтландском Витваттнете.

С трудом подыскивая слова, он рассказал о приходе, потом об отце с матерью.

Через несколько минут он подумал: достаточно.

— Старейшины были бы довольны, — завершил он.

Снегопад еще усилился, и, когда они подъезжали к Сканстуллу, машины еле ползли. Девушка слушала, а может, и не слушала. Но вдруг она каким-то образом все же что-то поняла, подумал Свен-Улоф и остановился на Рингене на красный свет.

По ту сторону лобового стекла мерцал черно-белый мир; повыше, по диагонали, светился красным светофор. Свен-Улоф молча собрался, дождался, когда загорится желтый, а потом зеленый.

— Ты, может быть, думаешь, что я такой потому, что вырос в религиозной семье, — заговорил он; за ними засигналила какая-то машина. — Но тут ты ошибаешься. Если что и искорежило мою сексуальность, то это не Бог и не родители. Злым оказался мир без Бога, мир, который заставил меня усомниться в Его существовании.

Послышались еще гудки, но Свен-Улоф дождался, когда снова загорится желтый, а потом красный.

И тогда он тронул машину с места. Наискось пересек правую полосу, въехал на Сканстулльсбрун, по направлению к Гулльмарсплан.

— На несколько лет я потерял Бога, — продолжил он. — И снова обрел, уже став взрослым. Мне помогала Оса, но потом оказалось, что ее вера недостаточно крепка. Осе следовало лучше поддерживать меня.

— You talk a lot about Åsa, — заметила девушка. — Who is Åsa?[77]

Свену-Улофу стало трудно дышать. Он то и дело против воли смотрел на рот девушки, рот с выступающими зубами. Когда она улыбалась, то слишком обнажала десны. Когда расслабляла рот, губы не сходились, и зубы снова мерзко обнажались. В те немногие разы, когда рот закрывался до конца, девушка тянула нижнюю губу вверх, что придавало ей придурковатый вид. И все же она несомненно красива.

Внизу у Свена-Улофа затвердело. Извилистые пути инстинкта. Эрекция — признак того, что Свен-Улоф опять заблудился.

Ему захотелось ударить девушку, как он ударил Блэки.

Вложить в удар весь свой инстинкт и так избавиться от него.

— Я мастурбирую раз десять в день, не меньше, — заговорил он, и собственный голос зазвучал у него в голове, как в закрытой комнате. — Иногда вдвое больше, но меньше — никогда. К вечеру спермы уже не остается. Я только дергаю член, а потом поворачиваюсь и засыпаю головой в подушку. Простыня грубая, но в мозгах спокойно. — Свен-Улоф притормозил, въехал на круговой разворот, ведущий на Нюнесвэген. — Так все и началось, — пояснил он. — И этот изъян — возможно, непонятный — моей личности толкает меня на мерзости.

Свену-Улофу показалось, что девушка что-то спросила, но он продолжал говорить.

Когда они были недалеко от Глобена, метрах в двухстах позади них завыла полицейская сирена.

И в миг, когда Свен-Улоф ее услышал, он понял, что все, может быть, обернется так, как ему хочется.

Все наконец-то закончится.

Но прежде, чем все пойдет прахом, он высосет из жизни все до конца.

Девушка обернулась. Police! Police!

Но Свен-Улоф все говорил, говорил, говорил, потому что он еще не выговорился до конца.

Сумеречное состояние, twilight state, есть психическое нарушение, которое означает, что сознание человека ограничено и он не слишком хорошо воспринимает окружающий мир. Самый тяжелый вариант этого расстройства называется зомбификация, состояние, при котором человек, подобно аналоговому телевизору, не в состоянии принимать и обрабатывать информацию. Там только шум и помехи.

Тантобергет покоилась в серых сумерках; маленькие разноцветные домики светились в резких четырехугольных декорациях красным, желтым и зеленым. Когда Кевин парковал “тойоту” на Тантолундсвэген, в голове у него уже мало что осталось об обратном пути из Евле. Один час и сорок пять минут по самому скучному шоссе Швеции, никаких впечатлений от пейзажа, только семнадцать миль асфальта. От трения проносившихся мимо минут Кевин словно утратил кожу, стал хрупким. Шагая по гравийной дорожке к дому, он думал о зомби.

О Повелителе кукол Джозефе Луисе Маккормаке. Американском живом мертвеце.

И о Свене-Улофе Понтене, вот кто настоящее чудовище. Его давно пора арестовать.

Кевин отсутствовал больше недели. В доме было градуса два тепла, не больше. В воздухе плотной массой висела сырость. Дождя не было, только изредка падал снег, так что обошлось без тумана. Озеро Мэларен и Балтийское море слились во влажном поцелуе.

Кевин отпер дверь и включил слабо зажужжавшую напольную батарею. Потом сел на диван, взял телефон и позвонил Вере.

Как хорошо услышать ее голос.

Кевин пересказал разговор с Луве, описал поездку в Евле, и когда Вера спросила, почему же он чувствует себя выбитым из колеи, он не сумел найти хороший ответ.

— У меня как мозги отключились. Я как будто не вижу чего-то, что у меня прямо перед глазами. Как будто меня одурачили.

— Кто? Парень, которого ты допрашивал?

— Нет… Я все думаю про тот ролик. Голос отца… Там что-то не вяжется, но я не могу понять, что именно. Такая каша сейчас в голове.

— Включи себе какой-нибудь экшн, пусть глаза устанут.

— Как раз собираюсь.

Они закончили разговор, Кевин включил компьютер и принялся искать что-нибудь, что поможет ему расслабиться и уснуть.

Фильмы в папках были рассортированы по жанрам, Кевин щелкнул по “Ужасы и слэшеры” и стал прокручивать список в поисках фильма, который смог бы вытащить его из сумеречного состояния.