Фенрир продолжал:

– Глаза ты отдашь Верховному паладину Культа света, Киросу Мору. Моих врагов пустишь на мясо. И тогда я заберу у тебя свободу…

Дрожь побежала по спине лорда:

– Какую свободу?

Клубы дыма пахнули ему в лицо горелым запахом костра:

– Мой дар…

В этот миг Генри почувствовал себя неудобно. Словно в него проникло нечто недружелюбное, чуждое человеческой природе. По горлу пронесся холод. На спине появились волосы и заколосилась шерсть. Шея вздулась и голова опустилась на её место. Ноги начали вертеться. Пальцы зачесались. Стопы раздвинулись и подошвы начали рваться пополам. Генри бросило в жар. Его веки покрылись водой от страха, он закричал:

– Что ты сделал со мной? У нас же уговор!

Фенрир молчал. Изменения продолжались. Волосы на голове Генри выпали. На смену им прямо из спины вырос кожаный капюшон из серой субстанции, твердой, как застывший песок. Капюшон наделся на голову, точно шлем. Губы и рот Асколда начали расползаться, точно порванная салфетка. Широкие стопы отрастили новые пальцы и поделились надвое. Боли не было. Только неимоверный ужас. Руки как веревки стали крутиться в одном направлении, превращаясь в волнистые косы из кожи. Они удлинились на глазах, а затем вползли в предплечья, точно глисты, поедающие плоть. Единственный глаз заволокло туманом. Теперь Асколд не видел ни пальцев, ни ногтей. Его живот забурлил и налился ощутимым жиром. Броня порвалась вместе с камзолом. Пуговицы с треском щелкнули и отлетели прочь. Брюхо продолжило расти, поднимая Генри над землей гораздо выше, чем он был раньше. Свои ноги он ещё чувствовал. Теперь их было четыре и каждая делилась снова. Фенрир лепил его. В этот момент командующий ощутил страшную боль внизу, а затем его мужские черты исчезли, как сожженный воск. Могущественный взгляд Бога хаоса с восхищением смотрел на него глазами-рубинами. Асколду стало плохо. Зубы его приобрели остроту. Рот стал круглым и безгубым. Язык удлинился и большой красной складкой уместился в гортани. Пищевод проник куда-то в тело и Генри почувствовал приток сил в области груди. В этот момент у него уже появилось восемь ног. Но Фенриру было мало, и на нижней части живота показались ещё четыре отростка. Бедра стали треугольными и набрали массу, а пальцы свились в иглу и приобрели железный оттенок. Генри почувствовал, как тело потеряло былую твердость и стало упругим и склизким. Ноги, если теперь их можно было так назвать, выпрямились от колена до стопы. Они стали прочными, как железо, и острым концом уткнулись в землю. Трансформация завершилась. Глаза Фенрира полыхали наслаждением.

– Теперь ты свободен, – прошептал демон так, что даже гора затряслась. – Ты красив и одновременно ужасен. Твой вид отвратителен, но внушает трепет и страх. Ты можешь делать что угодно. А можешь служить своим желаниям. Ты потерял возможность иметь прежнюю жизнь, но перед тобой открылась бездна возможностей. Твой голод не будут утолять другие, теперь ты сам добудешь пищу. Твоя сила не будет выдуманной. Теперь ты ей обладаешь. И только душа вместе с твоим разумом будут прежними, и какую роль они сыграют – решать только тебе. Ты можешь вписать себя в историю, а можешь умереть в забытом лесу… Выбирай.

– Я, я… – бормотал Генри, заплетаясь в собственном языке.

«Не задавать вопросов», – словно железный закон возник в его голове.

– Ты станешь человеком тогда, когда выполнишь моё поручение. А до тех пор наслаждайся реальной свободой, которую может ощутить только избранный.

Асколд многое хотел спросить, но его рот закрылся.

Фенрир произнес на прощанье:

– И помни человек: в проклятом лесу один час равен дню в мире людей…

Стальные паучьи ноги замельтешили по земле и понесли Генри обратно. Полулюди расступились, пропуская его вперед. Подчиняясь чужому разуму, тело бежало по переходам вулканического лабиринта без воли командующего. Будто хозяин горы гнал его прочь. Туда, где он сможет выполнить свой приказ…

* * *

Он почувствовал свободу, только когда достиг основания вулкана. Сила Фенрира ослабила железные объятия, но ужасная внешность осталась без изменений.

Перед Генри открылся новый мир. Мир пустоты и мрака, где единственным светом стало обоняние. Он видел каждый листик, каждого паучка, ощущал малейшее прикосновение ветра и взлетающую пташку, но только исключительно при помощи запаха. Колени втягивали в себя воздух словно трубы. А железные голени мельтешили по земле с такой ловкостью, будто бы Генри родился с кривыми клешнями таракана. От ощущения, что он перестал быть человеком, в груди закипала боль отчаяния. Теперь командующий не мог даже знать есть ли у него сердце – он не мог коснуться живота, чтобы проверить.

«Я надеялся остаться человеком. Но теперь, даже выбравшись из леса, я всё равно окажусь в плену этой внешности».

Он стал чудовищем. Таким же, как тот монкор, разорвавший солдат на куски. Таким же, как полулюди, нарушившие его сон и проводившие его к Фенриру. И даже чувство внутри стало таким же – звериным, голодным и диким.

Ему стало понятно неимоверное желание оценить своё место в пищевой цепи. Словно он был человеком, но животные инстинкты дергали его внутри со словами «Ты теперь монстр!».

Путь, указанный Богом, напоминал Генри, куда идти. Желтая дорога из запаха петляла между деревьями и кустами, уходя вдаль. Она вела его к тем самым ненавистным существам, которые не подчиняются воле Короля леса.

«Они игнорируют даже могучее божество. А что им могу сделать я? Рандар сказал, они употребляют монстров в качестве еды. Откуда мне знать, что они не тронут меня?»

Он вдруг понял, что язык и рот остались при нем, несмотря на чудовищное изменение внешности:

– Меня зовут Генри, – голос даже не изменился. Он действительно в точности повторил свою прежнюю речь. Вот только при каждом слове язык вылетал изо рта, будто жало хамелеона.

Командующий брел напрямик, пока не учуял голубой запах воды. Он ринулся к ней, как к спасательному кругу. «Может быть, я только чувствую себя отвратительным, а на самом деле я человек?» – мелькнула надежда. Но прохладная влага не воссоздала его лицо. Она превратилась во что-то вроде грязи. Генри больше не видел её, только ощущал. И посмотреть своё отражение в этом плоском черном веществе он не мог. Ему оставалось только вспоминать, какого цвета были листья, деревья и трава, ведь миллионы запахов с каждой минутой заставляли его забывать то, что он видел глазами …

Из головы не шли слова бога: «И только душа вместе с твоим разумом будут прежними, и какую роль они сыграют, решать тебе…»

«Значит, я либо