даже пятую часть, ведь роль его была важна, но не слишком: картины без провенанса сбыть реально, хотя и хлопотно, а вот провенанс без картин вообще не нужен.

А потом, когда Ивана Ильича накормили и, по причине непредвиденных событий того вечера, уложили спать без ванны, они втроем поднялись в мастерскую Ильи.

Хорст, молча и явно в восхищении рассматривая уже почти готового Шагала, произнес:

– Да, да, припоминаю, в коллекции деда именно этот Шагал и был!

Саша улыбнулась, а Илья набросил на незавершенное полотно кусок ткани.

Оглядевшись, Хорст сказал:

– Дом у вас хороший, просторный, море недалеко, но…

Саша непонимающе уставилась на него, а тот добавил:

– Ницца – шумный город, к тому же у вас тут масса друзей, которые постоянно толкутся в доме. А работа над шедеврами не терпит лишних свидетелей. Вам стоит подумать над тем, чтобы переехать в более безлюдную местность.

Илья резко сказал:

– Давать нам советы о том, где жить, в ваши тридцать процентов не входит. Нам и тут хорошо, так ведь, Саша?

Он демонстративно обнял жену, а она, ничего не отвечая, вспомнила бушующий темный океан и пустынный берег, на котором они зачали сына.

– Да, согласен с вашими выводами, замахиваться на слишком больших мастеров опасно. Шагал пошел на ура, но еще одного у моего дедушки могло и не быть. Хотя, если подумать…

– Значит, остановимся на немецких экспрессионистах, мастерах новой вещественности?

– Да, да, после того, как они долго прозябали в забвении, спрос на них резко пошел вверх. «Синий всадник» и все, кто в него входил, но без Кандинского – с этим лучше не рисковать. Хотя я не прочь попробовать!

– Хорошо, Хорст, но не стоит забывать французов и итальянцев.

– Не стоит, ты права, Саша. У моего дедушки были кое-какие чудные образчики.

В итоге они составили списки тех, за кого следовало браться (в том числе, но не только: Генрих Кампендонк, Франц Марк, Пауль Клее, Август Маке, Макс Бекман, Эрнст-Людвиг Кирхнер, Робер Делоне, Жорж Брак, Кес ван Донген, Эмиль Нольде, Алексей Явленский, Марианна Веревкина, Андре Дерен…) и за кого нет (в любом случае: Ренуар, Сезанн, Гоген, Моне, Мане, Тулуз-Лотрек, Пикассо, Ван Гог).

Имелись и те, которые «подвисли» и за которых можно было взяться, если уж предложение было слишком заманчивое (Сальвадор Дали, Энди Уорхол, Джексон Поллок, Марк Шагал, ну и тот же Кандинский: куда уж без него!).

Год-два пришлось посвятить работе в искусствоведческом архиве (благо, что на вилле Арсон имелся обширный), чтобы собрать сведения не о выдуманных, а о реальных, некогда существовавших, но пропавших полотнах мастеров.

А также из опубликованных писем самих художников, монографий, посвященных им и той эпохе, и нескончаемых диссертаций заумных искусствоведов почерпнуть идеи полотен, так и не написанных.

Не написанных? Кто мог это со стопроцентной уверенностью утверждать?

Просто выдумывать работы мастеров, продолжая уже имевшиеся циклы, было опасно: провенанс должен быть в самом деле железобетонным.

Затем последовали многонедельные вылазки в основные музеи (в том числе, но не только: Центр Жоржа Помпиду и Музей современного искусства в Париже, музей Тиссена-Борнемисы в Мадриде, Музей Людвига в Кельне, Музей Дизайна в Брюсселе, Кунстхалле в Гамбурге и Цюрихе, Музей Шпренгеля в Ганновере, мюнхенские Пинакотеки и – как же без него-то! – тамошний Ленбаххаус), где Саша и Илья подолгу изучали подлинники тех, кому предстояло стать их жертвами.

– Думаешь, мои работы тут тоже когда-нибудь будут висеть? – спросил Илья, и Саша, поцеловав его, ответила:

– Даже не сомневаюсь!

Но не Ильи, а тех мастеров, которых он довел до ума.

Наконец Хорст помог им составить подробнейшие досье на тех экспертов, с которыми они намеревались в будущем работать: провенанс провенансом, но им требовалась экспертное заключение о подлинности полотна, потому что без оного соваться на аукцион не имело смысла.

– Да, месье Гири оставим, он слеповат и уже не совсем в себе, подпишет все за милую душу, если налить ему вишневого ликера. А из немецких – профессоршу Барц из Касселя. Ей палец в рот не клади, весьма прыткая особа, не сомневающаяся в том, что всегда права. Этим мы ее и возьмем – надо склонять ее к мысли, что это подделка, тогда она будет утверждать обратное. Фанатка органной музыки, так что надо вывести сначала на концерт. А вот этого нет – он работает с лабораторией, всегда требует химического анализа. Этого тоже нет, у него авторитет подмочен, потому что несколько раз попался на подделке, нам такого не надо…

– Точно не надо? – спросила с иронией Саша, а Хорст подтвердил:

– Не надо, не надо! Ага, ну, вот этого тоже вычеркните, он недавно умер. И кстати, с экспертами будешь разговаривать ты.

– Но почему я?

– Потому что я всего лишь наследник коллекции деда, не от мира сего, погруженный в свои глубокие мысли. Некоторых я хорошо знаю и дружу, с другими во вражде. Ты – моя официальная представительница.

– А, поняла, думаешь, что если картину им презентует молодая женщина, то они быстрее подпишут положительную экспертизу?

– Ты угадала! В основном это пожилые мужчины, и важно внести фактор, который отвлекал бы их внимание. Не падчерицу же мне на них выпускать!

Падчерицу Хорста, Николь, Саша видела один раз, и этого вполне хватило: недалекая, но хваткая особа с повадками уличной торговки.

Да, такую на экспертов точно не выпустишь.

– Вот русская красавица, говорящая на французском почти как на родном, и станет этом фактором.

– А женщины-эксперты?

– Этих я возьму, так и быть, на себя.

– Гм, а таких, как месье Леруа?

– Ну, я ему однозначно неинтересен, поэтому опять же ты, потому что сможешь поддержать беседу на все темы, которые его занимают.

Уфф… Дурачить экспертов и прочую братию оказалось весьма сложным занятием, даже целой наукой.

И это, как выяснилось, было только начало.

Озаботились они и старыми рамами, и даже особыми, также сделанными на старинной бумаге старинной же печатной машинкой наклейками с надписью и логотипом коллекции Хорста Келлерманна-старшего.

Мелочь, а приятно.

Всех тех, кто стоял между ними, картиной «из коллекции Хорста Келлерманна-старшего» и ее продажей на аукционе, Саша со временем подразделила на пять категорий.

Первая: «боги с олимпа искусствоведения». Это были самовлюбленные ученые мужи (и немногочисленные дамы), которые не сомневались: если кто и разбирается в творчестве того или иного мастера, то только они – и никто другой. Им не требовались ни дополнительные экспертизы, ни даже история коллекции Хорста Келлерманна (к тому времени уже написанная и выученная наизусть). Они были уверены, что только их интуиция и натренированный глаз могут отделить зерна от