известной ему манере были изображены герои итальянской комедии дель арте.

– …и вот когда у него от этих сексуальных шалостей случился сердечный приступ и моего графа увезли в клинику, то эта несносная особа, которая, кстати, раньше была моей горничной, позвонила мне и сообщила, что…

Месье Леруа в волнении сел на стул. Это Кампендонк, он сразу же узнал его стиль, его руку, его гений.

– …и даже на похоронах она, растолкав меня и детей моего графа от первого брака, бросилась на гроб, рыдая, как рыночная торговка апельсинами. Я позволила себе дать ей три пощечины: первую за то, что она увела от меня мужа, вторую за ее плебейское поведение и третью за…

Графиня, так и не договорив, смолкла.

Саша уже забыла, что там было третье – готовилась к роли экспансивной графини она загодя и с большим старанием.

– Ах, вам дать воды? Или, быть может, хотите закурить сигару?

Она сама поднесла к его сигаре золотую зажигалку с графским гербом.

На самом деле позолоченную и сделанную на заказ одним умельцем с виллы Арсон.

– Гм, Пикассо, вне всяких сомнений, подлинный. Ренуар, который остался в Барселоне, и Франц Марк тоже. А вот Кампендонк… Упоминаний об этой картине нигде нет…

Месье Леруа, нервно куря, вскочил со стула.

– Это так, но сразу видно, что это парная к сент-луисскому «Арлекину и Коломбине». Да, краски те же, но вот здесь тональный переход. А вот смотрите, эта деталь варьируется иначе…

Еще бы, Илюшечка все учел, а она ему кое-что подсказала.

– Гм, и все же всегда как-то боязно иметь дело с картинами, которые возникают просто так и о которых никто ничего не слышал. Ни я, ни мой муж-граф не были ни экспертами, ни даже информированными любителями, а покупали от случая к случаю то, что нам нравится. Эту картину он приобрел у какого-то бывшего немецкого фабриканта, который бежал от Гитлера и осел в Барселоне без средств к существованию, но зато с этим полотном.

История была неубедительная, но лучшей они презентовать не могли.

Во всяком случае, не хуже, чем находка шедевра на блошином рынке.

– Поэтому я склонна считать, что это подделка, и хотела услышать из уст эксперта, что это так!

Ну да, не просить эксперта подтвердить подлинность, а просить его подтвердить факт фальшивости.

Пыхтя сигарой, месье Леруа подбежал к картине и, явно ею любуясь, заявил:

– Это подлинник, мне ли не знать! Я – лучший эксперт по Кампендонку в мире!

Ну, ей его рекомендовали как лучшего во Франции, но месье от скромности умереть явно не грозило.

– Я знаю, поэтому пришла к вам. Скажите, это подделка?

Месье Леруа прочувствованно произнес:

– Мадам, это оригинал!

– Вы уверены? Некоторые аукционисты так недоверчивы. Им подавай еще и химическую, и всякую прочую экспертизу. Слов и знаний экспертов им недостаточно.

Месье Леруа был сражен в самое сердце.

– Мое слово, лучшего эксперта по Кампендонку в мире, никто не посмеет подвергнуть сомнению, мадам!

Ну, всего лишь во Франции, но этого было вполне достаточно.

– Ах, месье, так вы подтвердите подлинность этого полотна?

Месье Леруа подтвердил, вписав в качестве провенанса «частную коллекцию графа и графини Монткада из Барселоны, куда полотно попало от первого безымянного владельца, бежавшего в Испанию после прихода в Германии к власти нацистов».

Когда Саша, уже под своим собственным именем (но под видом ассистентки графини Монткада, которая не любила появляться на публике и позвонила главе аукционного дома, чтобы пространно его об этом проинформировать и сообщить о визите «милой моей помощницы, мадам Саши, которая родом из России, страны, в которой я еще не бывала, но страстно хочу, потому что, знаете ли, бабушка моего покойного мужа-графа была, как говорят, зачата братом русского царя, внуком великой Екатерины, который завел интрижку с женой испанского посла…»), обратилась с этой экспертизой уже в знакомый ей аукционный дом, то опасалась, что те наведут справки – и выяснят, что никакого такого графа и графини Монткада в Барселоне не было – во всяком случае, владеющих Кампендонком.

Однако никто наводить справки не стал – экспертизы месье Леруа было вполне достаточно.

И дополнительной химической, графической и прочей экспертизы тоже не потребовалось. Раз месье Леруа гарантировал подлинность – значит, так оно и есть.

Кампендонк ушел в частную коллекцию куда-то за океан почти за миллион долларов.

– Это элементарно, Ватсон, – сказал Илья, который в своей мастерской, напрочь забыв о выпивке и сказавшись на работе больным, творил параллельно еще одного Кампендонка, Марка Шагала и Пауля Клее. – Эксперты нужны, чтобы подтверждать подлинность, иначе они не эксперты и никто к ним обращаться не будет, ведь кому нужен вердикт, что это подделка? А аукционам нужны подлинники с визами маститых экспертов, чтобы иметь возможность сорвать миллионный куш, с которого они имеют свой, надо заметить, немалый процент: какой смысл устраивать новые, к тому же дорогостоящие и, что самое немаловажное, столь долго длящиеся экспертизы, если месье Леруа уже подтвердил: да, это оригинал!

– Прямо коза ностра какая-то, – заметила Саша, – только искусствоведческая.

– Думаю, хуже «козы ностры». У этих навара гораздо больше, и все совершенно законно. Все стремятся заработать, все мнят себя великими и непревзойденными, все хотят утереть нос конкурентам. Зачем прилагать слишком большие усилия, если можно обойтись малыми? Иначе упустишь клиента и его миллионы уйдут в другом направлении!

Первая операция Родриго-младшего, которая была организована через фонд помощи детям, больным несовершенным остеогенезом (именно он получил самое крупное в своей истории пожертвование с указанием, на кого должна быть потрачена половина анонимного взноса), прошла успешно, намечалась вторая.

– Ты довольна? – спросил Илья Сашу, и та обратилась к нему:

– Не отвечай вопросом на вопрос, пожалуйста!

Илья поцеловал ее, и Саша призналась:

– Выходит, эти эксперты – самодовольные павлины! Таких не проучить грех.

– Значит, довольна, – констатировал муж, а Саша, погладив его по намечающейся лысине, заметила:

– Довольна тем, что у малыша Родриго все в порядке.

Илья добавил:

– И у двух других малышей, которых тоже прооперировали на деньги от Кампендонка.

И