Ресторанчик «Таврида» располагался в неглубоком полуподвале – всего три ступеньки, Давид уже сидел за столом. Он увидел Сорокина и махнул рукой. Сорокин сел и удивился – Суламанидзе был задумчивым и молчал, – такого ещё не было. Михаил Капитонович подумал, что, может быть, у него не очень хорошо идут дела. В середине весны Давид снял небольшой домик с садом на самой окраине полупригорода, полудачной Моцзяговки, построил коптильню и уже снабжал несколько средней руки ресторанов на Пристани, доход был вполне приличный, и он собирался расширить дело, а для начала выкупить этот домик. Тогда, по словам самого Давида, один из банкиров, членов грузинского землячества, даст ему кредит и его дело… Здесь Давид закатывал глаза, делал мечтательный вид и глубоко вздыхал. Михаил Капитонович, зная гордый характер друга, решил ни о чём не спрашивать.

– Только что встретил Юлю и Лелю, – сказал он, но Давид смотрел перед собой с таким видом, что Михаил Капитонович подумал, что, наверное, он пересчитывает в голове большие числа.

– Да? Это – хорошо! Значит, не опоздают, – медленно и как бы в пустоту произнёс Давид.

– Ты знаешь, что они идут сюда? – спросил Сорокин.

– Конечно! Я же их пригласил… – сказал Давид и как будто взорвался. – Ты ведёшь себя, как гимназист… Мы немного посидим вместе, а потом уйдём, а ты останешься с Лелей… и вы обо всём договоритесь! Твоя англичанка всё-таки очень далеко, и, вообще, я удивляюсь вам, русским… Михаил Капитонович был ошеломлён.

– Знаешь, Мишя!.. – Давид снова стал самим собой, наверное, он перестал пересчитывать в уме большие числа. – Я удивляюсь, какие вы нерэшительные с женщинами! Ми совсем другие! Нас по-другому воспитывают… Теперь Сорокин всё понял, но промолчал.

– Нас знаешь, как воспитывают?

Сорокин смотрел на Давида, у него стал появляться интерес.

– Што молчишь?

– Да так! Слушаю! – Михаил Капитонович развёл руками и удержался, чтобы не улыбнуться.

– Мой папа, когда мне исполнилось пятнадцать лет, хотел повезти меня в Москву, в самый дорогой и шикарный публичный дом. Так сделал его отец! Когда папе было пятнадцать лет! Дядя отговорил, сказал, что надо в Ростов, сэйчас из Москвы в Ростов приезжают, чтобы… сам понимаешь…

Мат плакала… но ми ей ничего не сказали…

«Как – это? – подумал Сорокин. – Матери ничего не сказали, а она плакала!» – и снова удержался, чтобы не улыбнуться.

– А там, знаешь… – Давид вдруг замолчал, и кожа на его лице приобрела густой оттенок. – Ах! Што говорить… там… – Он прервался и стал шевелить растопыренными пальцами. – Там…

Чтобы не рассмеяться, Сорокин спросил:

– Как её звали?

– Кого?

– Ну, ты сам говоришь, что там…

– А! Изабелла! Или Жанетта! Их было несколько! Што ты на меня так смотришь? Нэ вэришь?

– Верю, Давидушка, верю, – примирительным тоном ответил Михаил Капитонович, а сам подумал: «Врёт, но краснеет! В каком году тебе было пятнадцать лет, в 17-м? А до того ли было в 17-м? А может, и не врёт!» Когда эта мысль посетила Сорокина, он понял, что практически ничего не знает о своём друге.

– Уфь, какие били женщины, огонь! С тех пор ни одной лучше не было!

«Вот тут не врёт! – всё ещё сдерживая улыбку, подумал Михаил Капитонович. – Потому что, скорее всего, их просто не было».

По лестнице спускались Гоша, Наташа, Юля и Леля. «Ну вот! Не дали Давиду высказаться!..»

Сидели действительно недолго. Сначала под благовидным предлогом распрощались и ушли Давид и Юля, а через некоторое время Георгий и Наташа. Сорокин, когда друзья вставали и начинали объяснять какие-то свои необходимости и дела, внутренне вздрагивал, он ждал, что с ними поднимется и Леля, но она сидела, и продолжала сидеть, когда ушли Георгий и Наташа.

«Вот как у них всё договорено!!!» – осмыслил происходящее Михаил Капитонович и почему-то почувствовал разочарование.

Леля была весёлой и разговорчивой, когда все были вместе, и вдруг она замолчала. Она совсем ничего не пила, только вместе со всеми поднимала бокал, Михаил Капитонович за вечер несколько раз пригубил, а тут выпил бокал до дна. Леля смотрела на него широко раскрытыми глазами. Это ей так шло!

Официант принёс десерт: нарезанные фрукты, приготовленные в горячей карамели, и чай.

– Я не могу привыкнуть к их чаю, – шепнула Леля.

– Что заказать? – в ответ прошептал Сорокин.

– Кофе… – шепотом ответила Леля.

– По-турецки? – громко спросил официант, который ещё был рядом.

Леля смущённо кивнула ему, она взяла вилку и оторвала кусочек яблока, за которым потянулись стеклянные ниточки карамели.

– А вот это я люблю!

«Сладкое, конечно! Кто же не любит!» – подумал Михаил Капитонович.

– А вы герой? – спросила Леля. – Про вас все говорят, что вы – герой!

Михаил Капитонович смутился:

– Ну, какой я герой… Это вам всё наговорили!

– Нет, мне сказали, что вы – герой, и не отказывайтесь! – Леля обмакнула яблоко в чашу с холодной водой, и ниточки обломились. Она обкусывала карамель с яблока и наблюдала за Михаилом Капитоновичем. – Можно я буду вас звать… – она задумалась, – Михаилом Капитоновичем?

Сорокин почувствовал себя неловко.

– Вы непременно хотите звать меня по имени и отчеству?

Продолжая обкусывать яблоко, Леля кивнула.

«Она смеётся надо мной!» – подумал Сорокин и неожиданно для себя ответил:

– Можно!

Леля растерялась.

– А как зовут вашего батюшку? – вдруг спросил Сорокин. Он не очень хорошо понимал, что делает, он только понимал, что происходит какая-то игра, и он начинает в неё играть.

Леля смотрела на него, про яблоко она забыла.

– Так как? Если это не является семейной тайной!

– Нет, не является… – ставшим вдруг строгим голосом ответила Леля, она глядела в блюдце перед собой, и Сорокин увидел, что из играющей она превратилась в проигравшую.

Леля молчала, Сорокин тоже. Леля взяла кусочек груши, и снова потянулись ниточки карамели, она обмакнула грушу в чашу с водой, и ниточки обломились.

– Капитоном Михайловичем! – Леля обкусывала грушу и смотрела в блюдце.

– Значит, я вас буду звать… Леля Капитоновна? – спросил Сорокин.

Леля, не поднимая глаз от блюдца, сказала:

– Мой папа нас бросил и сейчас живёт с другой женщиной в Тяньцзине. Я не видела его больше года. И больше не увижу.

– Извините! – Сорокин понял, что игра не по его вине закончилась.

– Только вы не думайте, что я гордячка! Просто мама очень сильно переживает…