Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Горохову уходить не хотелось, он сел невдалеке от солдата, тоже достал сигареты, но зажигалку сразу найти не смог, и тогда солдат встал и, подойдя к нему, поднёс к его сигарете свою.
Андрей Николаевич предложил ему сигарету, но тот отказался, хотя и заметил:
– О-о. А дорогие сигареты теперь курят охотники.
– Ну… У меня не так уж много радостей осталось, да и пачки мне хватает дня на четыре, так что… – отвечал ему Горохов.
– Ну понятно, – солдат снова сел на своё место и сделал затяжку.
Солдат давно уже не молод, даже тут, в тени здания, видны морщины вокруг его глаз, и уполномоченный спрашивает у него:
– Четвёртый срок?
Любой здоровый человек, мужчина и даже женщина, может получить пропуск на север, если отслужит без нареканий четыре срока по пять лет. Многие решались связать свою жизнь с армией: деньги кое-какие, довольствие, пропуск на север. Вот только за всё это нужно было расплачиваться годами своей жизни, проводя время на краю вселенной, в таких вот невесёлых и иссушенных солнцем местах, как эта Семнадцатая застава.
– Так точно, четвёртый срок, – отвечает солдат, тушит окурок о бетон, лезет в карман, достаёт ещё одну сигарету, закуривает и добавляет: – Тридцать два дня до демобилизации.
– Тридцать два дня? И путёвка на север?
– Ну, вроде как, – солдат с удовольствием курит и щурится, как от предвкушения. – Поеду погляжу, как растут там деревья на берегу морей. Всю жизнь хотел это посмотреть.
Андрей Николаевич тоже. И тут ему в голову приходит одна мысль. Он всё никак не мог смириться с тем, что не смог передать письмо Наталье; даже когда выпивал вчера с прапорщиком и Мишей, даже тогда про письмо вспомнил один раз. И вот тут такой случай.
– Слушай, друг, ты же через Соликамск поедешь? – спрашивает он с надеждой.
– Ну, так… У нас комендатура в Березняках, – отвечает солдат, – значит, буду и в Соликамске.
– Друг, понимаешь, тут такое дело… – уполномоченный делает паузу.
– Полынь не повезу, не проси даже, – предупреждает военный.
– Да какая полынь, – отмахивается Горохов. – Письмо. Нужно жене моей передать письмо. Зовут её Наталья Базарова, адрес я тебе скажу, – он достаёт из кармана кусочек бумаги. – Вот, я тебе адрес тут напишу.
– Так зачем это? – не понимает солдат. – У нас здесь почта бывает раз в две недели, как часы работает, всяко оно быстрее дойдёт, чем я через месяц повезу.
Горохов морщится и говорит:
– Понимаешь, нельзя по почте.
– А что же там такого в письме, что по почте нельзя? – всё ещё не понимает военный.
– Ничего там такого нет, хочешь – прочти, – отвечает ему уполномоченный, – но по почте нельзя, нужно в руки отдать. Просто… понимаешь, велика вероятность… Боюсь, я не увижусь с нею, вот и говорю, как ей жить дальше.
– А она тебе кто?
– Жена. Беременна сейчас. Боюсь, если не вернусь, не справится. Поэтому и пишу.
– Слышь, друг, а ты и вправду охотник? – ухмыляется солдат.
– А что, не похож?
– Похож, – кивает военный. – Вот только первый раз я вижу, чтобы перед дальней охотой охотник жене письма писал, да ещё говорил «велика вероятность». Я, друг, всю жизнь по заставам мотаюсь, а тут, кроме как кино смотреть и книжки читать, больше делать нечего, вашего брата охотника повидал, всякие бывали, но чтобы они своим бабам письма передавали – ты такой первый.
– Два рубля тебе дам, – произносит уполномоченный, думая, что этот фактор уже сыграет свою роль.
А солдат у него вдруг спрашивает:
– А ты там за углом харкался… У тебя, что… грибок?
– Грибок, – отвечает Андрей Николаевич.
– Денег не нужно, – чуть помолчав, военный протягивает за письмом руку: давай. – Отвезу письмо. Если нужно, передам тихонько, чтобы никто не видал. Что на словах передать твоей Наталье Базаровой?
– Скажи, как прочтёт – пусть сожжёт его. Скажи, что чуть погодя пришлю за нею верного человека.
Солдат берет у уполномоченного письмо, прячет его в нагрудный карман и молча кивает: всё сделаю.
***
Горохов ещё несколько минут объяснял солдату, как найти его жену и что ей сказать, а после тот протянул ему руку для рукопожатия.
– Ладно, не боись, охотник, всё сделаю. Найду, передам, скажу.
Уполномоченный вышел из-за здания и сразу увидал Мишу, тот обрадовался Горохову, он был возбуждён:
– От прапорщика солдат приходил…
– И что? – интересуется уполномоченный, хотя по виду своего товарища понимает, что новости от Оглы пришли. И он не ошибается.
– Аяз ответил. Пойдём к прапорщику.
– А говорил, ждать придётся, – вспоминает Андрей Николаевич.
– Аяз меня знает, – с некоторым самодовольством отвечает Миша.
Прапорщик их ждал, сидя за столом, а когда они пришли, полез в пластиковую папку, стал перебирать в ней бумаги.
– Видно, Аяз и вправду вас знает, ответил быстро.
Он берёт небольшой клочок бумаги и кладёт его на стол перед ними: вот, это вам.
Миша хватает бумажку и читает:
– «Придёт Гупа».
Он явно не понимает, что это значит, протягивает бумажку Горохову, но тот понимает не больше проводника. Он перечитывает сообщение и спрашивает у Волошина:
– А кто такой «Гупа»?
– Такой? – командир заставы надувает щёки. – Такая… А кто она, я вам точно сказать не смогу, – он загадочно ухмыляется, – увидите – вам понравится.
– Тут, в радиограмме, написано: «придёт», – напоминает прапорщику уполномоченный.
– Ну так и есть, придёт, – соглашается военный.
– Она, эта Гупа, не ездит? Ходит? – интересуется на сей раз Миша. – По здешней жаре?
– Точно, – снова смеётся прапорщик. – Ходит по здешней жаре. И причём одна. Ничего не боится.
Шубу-Ухай и уполномоченный помолчали, переглянулись. Они ничего не понимали. Горохов, всё ещё держа клочок бумаги перед собой, опять уточнил:
– А это всё сообщение?
– Всё, всё, – уверил его Волошин. – Аяз – он вообще не болтун. Из него лишнего слова не вытащишь.
– И сколько же она будет идти? – спрашивает Андрей Николаевич.
– А вот этого, господа охотнички, я не знаю, – отвечал начальник заставы. – Ходит она быстро, но вот откуда пойдёт – мне неизвестно. Так что ждите, за вами вышли.
Он немного злил Горохова; конечно, прапорщик знал больше, чем говорил, хотя бы мог сказать, кто такая эта Гупа. Но нет… Посмеивается сидит.
Андрей Николаевич пошёл к грузовику, что стоял под тентом у стены. Проверил масло, заряд аккумулятора, посмотрел скаты, заглянул под машину, поглядел на подвеску – волноваться было