– Гупа хороша?

И Аяз потрепал её по волосам, и его тонкие губы изобразили нечто напоминающее улыбку:

– Гупа хороша. Всё сделала как надо, – и обратился к приехавшим: – Как доехали?

– Нормально, – ответил Миша. Было видно, что он немного волнуется. – Ага… Даргов не было, – но его сейчас интересует другое, Горохову кажется, что он рассматривает Аяза. Не признаёт, что ли… И говорит: – Не узнать тебя, Аяз. Ага… Совсем не узнать, болезни нет у тебя. А раньше всё лицо было синим.

– Да, – соглашается Аяз. – Раньше ела меня проказа, врач один говорил, что палец вот этот, – он показывает охотникам безымянный палец на левой руке, – нужно, говорит, отнимать, а то всю кисть проказа съест, а я не захотел, – человек смеётся. – И где теперь тот доктор? Помер, а палец мой – вот он, тут, при мне, – он снова показывает Горохову и Шубу-Ухаю свой палец, а потом и продолжает: – Ладно, что на жаре стоять, пойдёмте в дом мой. Там у меня немного похолоднее. И еда есть…

Аяз, положив руку на плечи Гупе, идёт первым, Шубу-Ухай и уполномоченный идут следом.

– Это точно твой Оглы? – тихо интересуется Горохов, так как поведение товарища его немного удивляет.

– Похож. Ага…– отвечает Миша. И, немного подумав, добавляет: – Он, он, только молодой чего-то…

Андрею Николаевичу это не нравится, и он говорит товарищу:

– Ты поговори с ним о ваших делах… Ну, что делали с ним в прошлом. Про общих знакомых спроси…

– А! Ага… Понял, – кивает Миша и тут же интересуется. – А ты думаешь, это не он?

– Это ты должен думать, – отвечает уполномоченный. – Я-то его вижу первый раз.

Шубу-Ухай кивает. Он согласен с уполномоченным.

«Там у меня немного похолоднее».

Тут же из песка торчали развалины, полтора-два бетонных этажа с пустыми глазницами окон, туда-то и пригласил их Аяз.

«Ни солнечных панелей, ни турбины, централизованного электропитания здесь и быть не может… Как они тут живут?».

Даже не дойдя до развалин, уполномоченный сообразил: электричества там, наверное, нет, а значит, нет и кондиционера, нет кондиционера – значит, и уплотнители на окнах и дверях в такой жаре невозможны. Иначе внутри можно будет просто испечься.

«Пыль? Пауки? Клещи? Жара? Его ничего из этого не пугает?».

Оказалось – не пугало. Аяз привел их в большую и светлую комнату, в которой было два больших окна, в которых сохранились запылённые стёкла. У одного окна стояла «Тэшка», винтовка кое-где уже утратила воронение, в общем, была старой. У другого окна лежало нечто большое, что было… Что-то накрытое пластиковой тканью.

Конечно, окна выходили на север, иначе тут можно было умереть. На полу пыль, даже немного песка намело.

– Садитесь сюда, – Аяз указал им на кирпичный короб в полметра высотой у стены. – тут прохладно.

Как и предполагал Андрей Николаевич, электричества тут не было, под входной дверью была здоровенная щель, сантиметра в два. А прямо на полу в углу под окном – ворох старого тряпья. Аяз берёт пятилитровую баклажку с водой и льёт воду на тряпьё, поясняя гостям.

– Она любит на прохладном полежать.

И тут же Гупа подходит к тряпью и валится на него, её платье задирается, и мужчины видят её хоть и пятнистые, но вполне себе женские ягодицы, хотя, вернее сказать, ягодицы девочки-подростка. Но Гупу это не смущает, ей и вправду нравится валяться на мокром тряпье. Она довольна и расслаблена, её рот с её отличными зубами широко раскрыт, вот только свой свёрток из красной тряпки она так и не выпустила из рук.

«Свёрточек она так и не отпускает».

А Аяз подходит к ним с Мишей и начинает лить воду на пол прямо им под ноги, и говорит при этом:

– Сейчас вам будет получше. А вода… У меня её тут много, там, – он кивает на стену, – в развалинах есть кран, давно пробурили, поставили задвижку, вода чистейшая, напор хороший, можете пить сколько хотите. И с собой ещё взять.

Тут уже уполномоченный снимает маску, оглядывается по сторонам, глядит наверх. Прямо над ними – большой технологический проём; воздух, задувающий в щель под дверью, уходит в этот проём, получается сквозняк, хороший сквозняк, который ещё охлаждается испаряющейся из-под их ног водой.

«Холодная тяга».

Так в песках казаки охлаждают себя, если нет масла для генераторов. И теперь Горохов снимает и очки.

Аяз тут же подходит к нему, заглядывает в лицо и говорит удовлетворённо:

– Серые глаза.

«Что это значит?».

Горохов не понимает, но в свою очередь замечает, что не может определить возраст Оглы. Тридцать? Двадцать пять? Тридцать пять?

«Для человека, что живёт в этом аду без кондиционера, у него слишком хорошая кожа, будь даже у него целое подземное озеро отличной воды, всё равно он так хорошо выглядеть бы не смог. Кто-то ему возит таблетки. Много разных и дорогих таблеток».

Вот только глаза Оглы. Только в них проступает некоторое нездоровье. У хозяина этого жилища желтоватые белки.

А ещё Горохову кажется, что он ощущает запах… Нет, он наверняка его опознать не может, но похож… Похож.

И тут вдруг, словно встревая в их «гляделки», заговорил Миша:

– Аяз, а ты помнишь Рохлина?

– Рохлина? – переспрашивает хозяин дома. Он теперь смотрит на Шубу-Ухая, а тот, как и Горохов, тоже снял маску.

– Помнишь, он возил тебе саранчу, когда у тебя была приёмка в Шыктыме? – продолжает охотник.

И тут Аяз чуть улыбнувшись отвечает ему:

– Ты что-то напутал, Мандухай. Никогда Рохлин не возил мне саранчу. Тот Рохлин, которого мы с тобою знали, он к Южным куреням прибился, жил с казачкой одноглазой, искал для казаков воду и копал им колодцы. И пил водку. И ты с ним тогда пил. Пока одноглазая вас не выгнала из своей палатки. Это было ещё до того, как ты подался на север, в Серов. Это когда ты всё ещё думал, что Церен тебя к себе позовёт.

Судя по помрачневшему лицу Миши, ответ был исчерпывающим.

«Вон как этот Оглы осадил старого приятеля. Видно, отношения у них ещё те. Хотя Миша к нему вроде хорошо относится».

А Аяз отошёл от них, вытащил из ящика большой тесак, подошёл к накрытой пластиком куче, что лежала у окна, и откинул пластик. Там была запечёная или, может быть, завяленная половина туши небольшого варана. Хозяин быстро, всего за пару движений, отрубил несколько рёбер и поднёс их Гупе. Та тут же вскочила, схватила рёбра и вцепилась в них своими отличными зубами, благо мяса на них было предостаточно. А Аяз