Прошло много веков, прежде чем на планету, где обитал разумный вирус, попал высокоразвитый и долгоживущий исследователь Лонвеллин. Он, веря в то, что ни один инопланетный патоген не способен оказать на него вредного воздействия, добровольно принял в свой организм необычного, уникального паразита.

Инстинктивно вирус осознавал, что приобрел носителя, который мог бы прожить очень долго, однако организм Лонвеллина оказался так велик и сложен, что вирусу трудно было адаптироваться в новой среде обитания. Лонвеллин же, который за свою необычайно долгую жизнь скорее всего пережил множество разнообразных болезней, видимо, сумел догадаться о присутствии вируса и о его способностях, так как его былые хвори пошли на убыль, а вскоре и вообще исчезли. Но тогда вирус еще не умел общаться со своими носителями и не понимал причин определенных метаболических процессов в массивном и загадочном теле своего хозяина. Он только и мог поддерживать организм хозяина в том состоянии, в котором тот находился, когда вирус вселился в него.

Вирус совершал ошибки.

Одна из них заключалась в том, что он упорно не давал отслаиваться омертвевшей коже Лонвеллина, которая должна была заменяться новой. Из-за этого, собственно, Лонвеллин и угодил в Главный Госпиталь Сектора. Другая ошибка состояла в том, что он позволил Старшему врачу Конвею перехитрить себя и заставить покинуть тело носителя, вследствие чего стало ясно, что вирус представляет собой отдельное существо. Да, он был разумен, но не очень умен.

Потом Лонвеллин потребовал вирус обратно, отправился на Этлу, где вирус пострадал при ядерном взрыве, убившем его носителя. Он и сам чуть было не погиб, но в итоге претерпел структурную мутацию, вследствие чего затем смог вселиться в организм телфианина, поглощавшего жесткое излучение, и адаптироваться к его метаболизму.

Вирус дважды спасал жизнь маленькому Хьюлитту – когда тот отравился и упал с дерева, а потом – при авиакатастрофе. Но он продолжал совершать ошибки – ну, к примеру, когда останавливал его сердце или прекращал кровообращение при введении любого быстродействующего лекарства. Вот почему взрослый Хьюлитт в конце концов, как и Лонвеллин, попал в Главный Госпиталь Сектора. Однако вирус учился и все лучше понимал разум и чувства своих носителей. Процесс этот начался еще тогда, когда вирус обитал внутри Лонвеллина, но случай с кошкой оказался куда важнее, чем решили в свое время, – тогда на вирус впервые воздействовали факторы психологического порядка, а именно – эмоциональное давление тоски ребенка по умирающему зверьку, и это заставило его сменить носителя.

– Смена была временной, – продолжал Хьюлитт. – Потому что в интересы вируса не входило вселение в недолгоживущего зверька вместо долгоживущего человека. Тогда им двигали любопытство и желание поэкспериментировать, а также жажда испытать новые возможности, потому что на Этле его окружали только люди, такие же, как я, а он еще не до конца разобрался с моим организмом. К тому времени, когда я попал сюда, любопытству вируса просто не было предела – он угодил в место, где его окружало потрясающее многообразие потенциальных носителей. Когда он почувствовал мою жалость и сочувствие к пациентке Морредет и я случайно прикоснулся к ней рукой, вирус ушел от меня к кельгианке через ее рану. Потом он перебрался к падре, потом – к Черксику, а от него – ко всем оставшимся в живых членам экипажа телфианского корабля, где имело место последняя для нас, но, как надеется вирус, не последняя для него адаптация к новым условиям. От обладающих даром телепатии и высокоразвитых в плане техники членов экипажа корабля он узнал, как можно общаться разуму с разумом, как понимать и управлять на уровне элементарных частиц радиацией, которой питаются телфиане. Частью его обучения были тайные эксперименты под руководством телфиан с системой энергоснабжения госпиталя.

Теперь у вируса есть все, что ему нужно для того, чтобы прожить неопределенно долго, – продолжал Хьюлитт. – Отдельные телфиане будут умирать – конечно, теперь, когда он живет среди них, они будут умирать реже, – но сообщества замещают своих членов, они будут наращивать свою численность, будут продолжать накапливать знания и опыт. Вирус нашел для себя совершенный видноситель. Телфиане согласны сотрудничать с ним, и, пользуясь их механизмом поглощения радиации, вирус будет набирать силу. Он будет продолжать эволюционировать до тех пор, пока не сможет поселяться внутри звезд или – как он сам утверждает – пока не погибнет, пытаясь сделать это. Но он и к этому готов.

А госпиталь никогда больше не будет обеспокоен пришествием вируса, – завершил свою речь Хьюлитт.

В наушниках стояла долгая тишина. Голос, прервавший молчание, был настолько тих и лишен каких бы то ни было эмоций, что мог принадлежать кому угодно.

– Значит, он собирается инфицировать и населять звезды, – переспросил голос. – Не сомневаюсь, что он именно это имеет в виду, ведь мы знаем, что солгать разумом невозможно. Это может привести к краху Федерации, к концу осуществления свободных контактов между видами, а вероятно, и к концу любой разумной жизни из-за того, что распространится неконтролируемое межвидовое заражение, если мы немедленно не примем меры. Мне очень жаль, Хьюлитт, но меры заключаются в изоляции Лиорена, Морредет, группы телфиан, вас и даже вашей кошки ото всех контактов до конца жизни.

– Нет!!! – взорвался Хьюлитт. – Да почему же вы, елки-палки, не слушаете меня или почему не верите, когда слушаете? Падре, ну хоть вы им объясните, пожалуйста!

В то время, как из устройства связи лился неопознанный голос, падре занимался тем, что закрывал гробы телфиан. Затем он посмотрел на Хьюлитта. Хьюлитту показалось, что падре немного успокоился.

– Я бы не смог объяснить лучше, – признался падре. – Давайте, только быстрее. К нам уже едут закрытые носилки и... о Боже, вооруженная охрана.

Хьюлитт набрал в легкие побольше воздуха и постарался выбрать слова покороче и подоступнее.

– О'Мара, – торопливо проговорил он. – Вы все ошибаетесь. Ни один из носителей вируса не инфицирован и не заражен, и в нас не содержится ни его спор, ни эмбрионов. Он действует не так. Это существо разумно, и оно представляет собой организованную колонию вирусов. Это единичное и крайне эгоистичное существо, которое ни за что не позволит, чтобы от него отделяли части, за счет чего неизбежно бы пострадало целое. То, что со мной происходило в годы полового созревания, было связано с тем, что хотя вирус и понимал, что мой организм нуждается в периодическом освобождении от органических отходов, но тогда он не осознавал, что извержение живого материала типа семенной жидкости – это здоровый, нормальный процесс. Он не понимал, что живое существо способно испытывать такую потребность к размножению, в то время как вполне могло бы жить в одиночестве. Ему до сих пор трудно смириться с мыслью, что мы готовы терять миллионы себя ради выживания вида в целом.

На Этле, на Земле, в госпитале, – частил Хьюлитт, – не существовало никакого риска вторичного инфицирования. Вероятно, в будущем вирус обретет способность делиться, но до этого еще очень далеко, да и тогда от вируса никакого вреда не будет. Сейчас же вирус способен оккупировать только одно существо – он, словно художник, оставляет свой автограф бывшим хозяевам в виде прекрасного здоровья до конца их дней.