– Двадцать пять, – не раздумывая соврал я, чтоб не пробуждать женских комплексов.

– Наша семья вся железнодорожники, – рассказывала Зоя. – Отец машинистом был, мама по станции дежурила, сестра – проводница. Я тоже проводницей сперва была, пока Элька не родилась – с малым ребенком не наездишься. Вот и перешла в пищевой комплекс! Правее, – скомандовала Зоя таксисту, – мы свернули с шоссе, проехали пару сотен метров по грунтовке.

– Приехали, – объявила она.

Я удивился – железная дорога. Буквально рядом чернел в сумерках домик.

– Этот твой, что ли?

– Ага.

Домик был неказистый из шпального бруса. Такие дома для железнодорожников строили вскоре после войны. И похоже, что с той поры его ни разу не ремонтировали. Сбоку к нему лепилась маленькая банька. Неухоженный огород был обнесен покосившимся штакетником, а под окнами росли чахлые цветочки.

По путям, лязгая на стыках, потянулся товарный состав - вагоны, цистерны, платформы с углем и гравием…

– Как вы тут только спите под такой шум? - вырвалось у меня.

– Привычка. Наоборот, я теперь в тишине уснуть не могу. Кто на железной дороге работают, в основном возле нее и живут. Эта территория вдоль рельсов называется "полоса отчуждения".

- Полоса отчуждения… – повторил я за ней. – Звучит угрожающе.

Несмотря на убогий внешний вид дома, внутри оказалось чистенько и довольно уютно. В двух комнатах и кухне имелось все, что обязано было быть в наличие у советской семьи начала семидесятых. Роскошная хрустальная люстра в зале, мебель из стран народной демократии, хрусталь за стеклами, ковры на стенах, телевизор и проигрыватель, финская мойка на кухне.

Это Маринка, сестра – дала пояснение Зоя на мой удивленный взгляд, – проводники прилично зарабатывают, особенно на южных направлениях. Но скоро, и я начну…

Мылись мы по очереди в летнем душе во дворе. Вода в железном баке нагрелась на солнце за день и была почти горячей.

Потом минут двадцать посидели на кухне, обсыхая. Всухомятку пожевали колбасы и сыра. Я предложил выпить прихваченного в баре коньяку, но Зоя отказалась, сказав, что валится с ног и засыпает на ходу. Наскоро постелила мне в маленькой комнате на кровати сестры и ушла спать в зал.

Не успел я прилечь, как тут же нарисовалась Ева.

– Спокойной ночи пришла пожелать.

– Спасибо, и тебе.

– А мне что день, что ночь… я ж флуктуация мирового эфира. А что же ты один прозябаешь, тебе же это несвойственно?

– Мы с Зоей уговаривались: она меня пускает переночевать, я к ней не пристаю.

– Глупыш, – вздохнула фея, – она прямо сейчас ждет, чтоб ты к ней пристал. Но с другой стороны… ни к чему действовать второпях, то, чему суждено быть, то случиться… спи.

И я уснул. Даже ползающие туда-сюда составы не смогли мне помешать.

* * *

Проснулась Зоя в девять утра. Вот так всегда, даешь себе зарок – отоспаться в выходной и что ты будешь делать – девять часов и сна ни в одном глазу.

Она сладко потянулась, вспоминая вчерашний вечер и настроение сразу испортилось – он ей пренебрёг. Даже не попытался, а она так ждала – прислушивалась к шорохам из соседней комнаты, представляла, как они… как сейчас… как она… и в результате услышала легкий храп.

Зоя спрыгнула с постели и подошла к зеркалу. Лицо заспанное и немножко припухшее, но это её даже красит. Она задрала ночную рубашку по самое не могу, разглядывая себя… ну ведь все же на месте. Грудь не висит, живот плоский, талия в наличии, бедра без целлюлита…

Сзади кашлянули.

Она рывком натянула ночнушку на попу и оглянулась.

– Цирцея! – воскликнул Феликс. – Медея! Я отравлен твоей красотой!

– Дурак! – сказала Зоя почти ласково.

* * *

Эта первоначальная неловкость нас сблизила. Когда увидел многое, скрывать меньшее смысла больше нет, и Зоя щеголяла передо мной в короткой ночнушке, периодически вызывая приливы крови в паху и становление моей флейты «на караул». Я старательно пытался не пялиться на её округлые, очень женские формы. Внутренне я понимал, что мы хотим одного и того же, но что-то сдерживало, чтоб сделать первый шаг – ощущал, что преждевременное примитивное спаривание станет холостым выстрелом.

Мы пили чай с печеньками в маленькой кухне, где над столом висело фото Зоиной дочки, светленькой конопатой девчушки. Зоя, что-то рассказывала о себе, я рассеянно слушал, время от времени вставляя междометия и кивая, чтоб показать заинтересованность к теме. Потом встал вопрос, что делать дальше. У неё был выходной, я тоже свободен до вечера.

Романтично вздыхать — женский козырь, а мужчина должен владеть инициативой. Предложил ей посетить кафе. Она молниеносно согласилась – официантке стать посетительницей – бальзам на душу.

Проявив сообразительность, Зоя предложила посетить кафе «Емелина уха» рядом в «Речпорту». Открытая веранда, вид на реку и все такое.

Такси в этой глуши было не поймать, поэтому передислоцироваться нам помог автобус номер восемь.

По утреннему времени посетителей почти не было. Я заказал ей шампанского, себе сто пятьдесят коньяку. Для сопровождения два мясных ассорти и несколько сыра.

Согласен, пить с утра непедагогично, но в данном случае (я это чувствовал подкоркой), цель оправдывала средство.

Первый тост за провидение, что послало сие наваждение. О, Зая! Второй, поинтимнее, за приятное будущее. После третьего, перешел к прозе: изложив личную позитивную жизненную позицию:

— В жизни все должно быть, Зоя! И быть все должно не иначе, как прекрасно!Но прожить ее надо так, как подсказывает чистое сердце! То есть любить ближнего. Кто к тебе сейчас ближе всех — того и люби! И не как-нибудь, а так, чтобы не было мучительно больно!

Зоя молча соглашалась с моей пургой, а я смотрел на неё и отмечал, что с каждой выпитой мной рюмкой коньяка она становилась краше и менялась внешне. Высокие скулы заострялись, придавая лицу надменность и благородство, в лисьем разрезе глаз мерцало задумчивое спокойствие.

Она спросила про мою жизнь. Я в течении десяти минут старательно врал, а она старательно делала вид, что верит и соблазнительно млела. Когда коньяк закончился, я было начал думать, что дальше, но Зоя меня опередила, сказав, что на «Речпорту» есть лодочная станция. Можно взять лодку в прокат и покататься… такая погода!

Это предложение вызвало во мне нехилый энтузиазм – эк жыж.

Расплатившись по счету и захватив бутылочку портвейна «Ливадия», я