без того стройный, очень похудел, как бы усох. Скулы на загорелом лице заострились, на нижней губе от постоянного пребывания, на ветру появилась кровоточащая трещинка, голос стал хриплым, и Кинг частенько смачивал горло глотком коньяка из фляжки. Мало что осталось от того красавца и щеголя, каким увидел Егор капитана в первый раз.

Да и сам Егор тоже изменился. От прежнего парня, откормленного молоком и пышными материнскими шаньгами, с румянцем во всю щеку, тоже ничего не осталось. Он похудел, оброс редкой шелковистой бородкой, лицо посмуглело, как у мулата или индейца из Перу. Руки покрылись жесткими мозолями, голубые глаза посветлели, словно повыцвели на солнце. И родная матушка его нипочем бы теперь не узнала.

…Ревущие сороковые… Эти широты хорошо знакомы морякам, плавающим в Северной Атлантике, где теплый воздух с юга встречается с холодным, идущим от берегов Гренландии. Здесь возникают и распространяются циклоны. Они перемещаются со скоростью тридцать-сорок километров в час, сопровождаясь штормовыми ветрами с дождями, а зимой и снегопадами.

Когда клипер прошел Азорские острова, словно толпа диких пиратов, прущих на абордаж, на судно налетел сильный шторм с дождем.

— Все наверх! По местам стоять! — раздалось на палубе.

Матросы, выбежав из кубрика, заняли свои места у кофель-нагельных планок, где крепились почти все снасти от реев и парусов. Чтобы привести их к ветру, моряку не нужно было влезать на мачту, достаточно по указанию капитана или боцмана подтянуть нужный брас, правый или левый, в зависимости от галса судна, и закрепить конец узлом-восьмеркой на палубе. Отсюда поднимались и опускались реи, отдавались или подтягивались шкоты, здесь зарифливали верхние паруса, когда в свежий ветер надо было уменьшить их площадь. На мачты матросы лезли только тогда, когда требовалось отдавать (распускать), или убирать (закатывать на реи) паруса, или что-то поправить в оснастке, чего нельзя было сделать с палубы.

У поднятого, работающего паруса все снасти можно было обтянуть только силой парусной вахты в семь-восемь человек.

Егор пошел на свое место у грот-мачты.

— Грот-бом-брамсель долой! Фор-бом-брамсель долой! — распоряжался капитан, поглубже нахлобучив фуражку, чтобы ее не сдуло ветром.

Егор, привычно ослабив петлю фала на планке, стал отдавать его, согласуя свои движения с работой товарищей, находившихся рядом. Ветер трепал полы куртки, захватывая дыхание, палуба уходила из-под ног. Крупный дождь хлестал по спине, по рукам. В заунывный вой ветра вплелся хриплый бас боцмана:

— Стоп! Крепи концы!

Кинг стоял, вцепившись рукой в леер — туго натянутый штормовой трос, и напряженно смотрел вверх.

— К бизани живо! — крикнул он. Матросы побежали к бизань-мачте.

— Крюйс-бом-брамсель долой! — последовала команда.

Парусность быстро уменьшили. Теперь клипер шел курсом полный бакштаг с креном на левый борт. Предстояло по возможности выровнять крен, чтобы не зачерпнуть бортом воды. Капитан решил «увалиться», то есть, выведя корабль из бакштага, идти так, чтобы ветер безопасно дул прямо в корму.

— Рулевой! Идти фордевинд!

— Есть идти фордевинд!

Закончив работу на палубе, матросы спустились в кубрик.

Клипер повернул на северо-восток, направляясь к проливу Ла-Манш. Ветер снова стал попутным, и капитан опять, вызвав парусную вахту, решил поднять верхние паруса, прибавив ходу, хотя шторм продолжался.

Скорости заметно прибавилось. Паруса «Капитана Кука», идущего далеко позади, стали едва видны, а «Меченого Мавра» уже не видели несколько дней. Где он, что с ним — никто не знал. Он мог плестись позади вне пределов видимости, а мог и следовать параллельным курсом и неожиданно «дать фору» Кингу.

Егор, сняв в кубрике мокрую куртку, сразу сел к столу, на котором уже были расставлены миски и лежали горки сухарей. Принесли обед. Майкл, как самый опытный в таком деле, стал разливать по мискам горячий, дымящийся суп, жонглируя половником, как фокусник.

Обед всем понравился. Суп был густой, наваристый, жареная свиная грудинка и вовсе удивила матросов.

— Ого! Откуда что берется! Давно ли варили потаж! — воскликнул норвежец Янсен, покачав удивленно головой. Его лицо до самых глаз заросло рыжеватой бородой.

— Капитан приберегал продукты к финишу, — сказал Майкл. — Чтобы мы резвее бегали по палубе и меньше спотыкались…

— Не мешало бы по стакану рома, — вздохнул итальянец Джузеппе. Он был тощ, как кромка кливера. Загар почему-то не тронул его лица, словно и не плавал этот моряк в тропиках.

— Ром, может быть, дадут вечером, когда уляжется шторм, — предположил Майкл, разгладив отросшие за время рейса усы с редкой сединкой. — Сейчас чарка тебя свалит с ног, не сможешь работать.

— Еще того не хватало, — проворчал итальянец.

Моряки угрюмовато шутили. Вид у всех был очень усталый, одежда у них износилась, кое-где виднелись заплаты, положенные наспех толстыми неровными швами.

Поев, Егор сразу завалился на койку. Но вздремнуть ему не пришлось. Опять команда заставила всех подняться:

— К парусам!

Шторм стал стихать. Корабль вышел из него, прибавив парусов. Впереди, у горизонта, показался клочок чистого золотистого неба. Попутный северо-западный ветер подгонял клипер все ближе к берегам Англии. За кормой оставались тысячи пройденных миль и почти семь месяцев плавания.

Заметив, что паруса «Капитана Кука» позади стали «расти», Кинг встревожился и, призвав на помощь все умение и знания, прибавил ходу судну умелой лавировкой в крутой бакштаг. Моряки, занятые работой, даже не заметили, как стало темнеть.

Не зря капитан Кинг накормил их сытным обедом из запасов, которые приберегал к последнему рывку…

2

Не очень приветливо встретил клипера пролив Ла-Манш, именуемый еще Английским каналом. Уж, кажется, желанный причал был совсем рядом, при хорошем ходе «Поймай ветер» мог бы достигнуть устья Темзы часов за восемнадцать — двадцать. Но у мыса Лизард, куда подошли пасмурным апрельским утром, стоял сплошной туман. Ветер был настолько слаб, что корабль чуть заметно передвигался переменными галсами. «Капитан Кук», шедший в двух милях позади, почти в точности повторял маневры клипера капитана Кинга.

Туман рассеялся только к полудню, ветер подул от норд-оста и теперь пришлось идти бейдевинд.

Моряки словно забыли о кубрике, почти все вышли на палубу и нетерпеливо смотрели по сторонам, желая поскорее увидеть берег.

Наконец с левого борта кто-то заметил Эдистонский маяк, что находился в десяти милях от входа в Плимутскую бухту. Матросы закричали: «Маяк! Маяк! Теперь уж близко!» — и стали шумно выражать свой восторг, с радостными восклицаниями обнимая друг друга. Этот взрыв восторга прервала команда капитана:

— По местам! Стоять у парусов!

Небольшая толпа бесконечно усталых, обросших, оборванных матросов сразу же растаяла…

Внешне на корабле все было как будто спокойно, но чем ближе становился конец пути, тем больше росло внутреннее напряжение всего экипажа. Каждый старался сдерживать