вверх блестящие чулки. Внутрь, обнимая бедра. О, как он хотел увидеть эти бедра!

— Мне нравится, как вы рассматриваете меня, — вымолвила Леда.

— Мне нравится, что вам нравится!

Певица пела медленный, эротичный блюз.

— А есть что-то, что вам не нравится? — спросил Август.

— Пока нет.

— Так неинтересно, наверно? — спросил он.

— Почему?

— Будет легко.

— А зачем усложнять то, для чего мы были кем-то созданы. Это все равно произойдет.

«Приди ко мне», — божественно пела златоголосая Элла.

— Вы всегда все знаете наперед? — спросил Август.

— У вас слишком красноречивый взгляд.

— А у вас?

— Я пока прячусь за вуалью ресниц.

— А вы знаете, что будет дальше?

— Скорее всего, начнется с невинного поцелуя: в щеку, в шею, в висок, потом в губы.

Его удивила ее прозорливость, он именно так всегда начинал.

— А потом?

— Я пересяду к вам на диван…

— Дальше…

— Вы обнимете меня за плечи…

— И?

— Мы, наверно, разденемся.

— А потом, сосредоточьтесь…

— Дальше — напрягите свою фантазию, я уверена, она у вас богатая, не могу же я вам говорить все, что со мной нужно делать! — и расскажите мне сами.

— Если вы пересядете ко мне ближе, на диван…

— То есть вы нарушаете мое предсказание и очередность?

— Ненамного. Но только очередность…

Она пересела к нему на диван, коснувшись его колена своим, и он сразу почувствовал томный запах неги, исходивший от нее.

Август все тянул:

— Теперь вам остается выбрать, куда вы хотите, чтобы я вас поцеловал: в шею, в щеку или губы.

— Куда вам хочется, я только, с вашего разрешения, закрою глаза.

И хвоей черных загнутых ресниц Леда медленно закрыла глаза. Опустив их, как занавес, перед началом того, что должно быть не на их авансцене и не на свету.

Август последний раз взглянул на овал ее лица. В этот момент он переступал какую-то невидимую границу. И рубеж. Возврата после первого поцелуя никогда уже не будет. Он поцеловал ее в шею. Она вздрогнула, взяла его за плечи и прижалась выступающей грудью к плечу. Август поцеловал ее под подбородком и замер.

— Не останавливайся, — прошептала она.

Он стал покрывать ее лицо поцелуями. Она задыхалась, изогнувшись, и, увлекая его за собой, упала на диван. Август целовал ее глаза, шею, уши.

Как будто очнувшись, она прошептала:

— У тебя очень ласковые губы. Я представляю, как нежно они могут целовать грудь.

Его грудь уже вдавливала ее. Ее руки сомкнулись на его спине. Август не знал, где у нее молния на платье, и не представлял, как оно снимается.

Он потянул Леду на себя и правой рукой провел по спине. Она заизвивалась всем телом, безумно, как в экстазе. Он обожал страсть и ярость, страстных и безумных, кричащих и стонущих, это возбуждало его и раскаляло. Он не мог найти застежку.

Она едва отклонилась от целующих губ и промолвила:

— Я хочу снять платье: оно сильно мнется… мне потом еще идти по улице…

Ему понравилась такая девичья предусмотрительность. Пока она раздевалась, спиной к нему, он успел бросить две простыни на зеленый диван, откинуть спинку и сделать шаг, чтобы выйти. Он был джентльменом. И никогда не подглядывал. Впрочем…

— Ты можешь не выходить, — ласково выдохнула она. — Мне будет приятно так же, как и тебе.

Августу положительно нравился ум этой своеобразной девочки. До сих пор у него даже не возникало «гамлетовского вопроса»: быть или не быть, даст или не даст, девушка она или…

Леда завораживающе медленно расстегнула скрытую молнию сбоку и теперь аккуратно снимала платье с плеч. Она была в белоснежном лифчике, напряженные чашечки которого с трудом сжимали ее полную красивую грудь. Август даже не представлял, что у нее такая классная грудь. Высокая, с чуть смуглой кожей, — все, что Август обожал, казалось, специально было в ней.

Платье упало с бедер, оголив чуть мускулистый живот. Чулки без пояса широкими овальными резинками охватывали верхнюю часть бедер. Это только-только вошло в моду. Следом ураганным смерчем приближались колготки, которые навсегда, может, и к сожалению, отправили чулочные пояса в прошлое, в вечную Лету.

Она подобрала платье с пола. Узоры на трусиках совпадали с узорами на лифчике, это был гарнитур, тогда еще большая редкость и невидаль в городе.

Она дала возможность его глазам насытиться картиной и расстегнула лифчик, уронив его вслед за платьем на кресло.

Восхитительная, вычерченная, высокая грудь выплеснулась из него, вызвав у Августа неподдельный восторг и искреннее желание сдавить, смять, сжать ее и покрыть поцелуями по всем возможным направлениям.

Он протянул к ней руку, она оперлась на нее и стала, внимательно наблюдая за его взглядом, снимать чулки со своих стройных ног. Августу уже безумно хотелось прижаться к ее телу и почему-то — это было в первый раз — целовать ее ноги. Они были рельефны, налиты, накачаны, вычерчены, нетронуты, несмяты, непорочны и как магниты тянули к себе — коснуться.

— Я лягу, если вы не против.

Он не был против. О нет, нет! Ни за что! Наоборот!! Она сделала два шага от кресла к кровати и села на белую, как снег, простыню. Ему понравилось, как она села, как сломалась линия ее бедра. Как изогнулись симметрично бедра. Как подтянулся живот. Картина была достойна пера Гойи.

— Вы разденетесь или будете стоять одетым? — с легкой завуалированной улыбкой спросила она. И потянула его за руку к себе.

Август успел сбросить рубашку, шорты и как зачарованный опустился на ее божественную грудь. Они оба одновременно издали глубокий стон и — «ох»! У Августа, как будто