Как оказалось, на ловца и зверь бежит. Мишеньку Альбаца мы прихватили под белы рученьки, когда тот покидал дом нашего старого приятеля Эдуарда. Одновременно в двери дома этого милого джентльмена постучал Паша. Мишель сделал ошибку, попытавшись бежать через окно, где его и повязали. Потом я для интереса зашел к Мишеньке, который выжимал слезу, рассказывая про трудное детство и голодную молодость. Увидев меня, он побледнел, а Паша, допрашивавший его, спросил, как мы и договаривались:

– Этот?

– Он самый.

– Значится, так, золотой, яхонтовый, – Паша хитро посмотрел на арестанта. – Ждут тебя, соколик, большие хлопоты, дальняя дорога и казенный дом. Кстати, как тебе нравятся сибирские кедры? Большие такие, в два охвата. За день один такой не спилишь. А тащить его по распадкам… Ой, вэй!

– Господин офицер, – жалостливо захныкал Михаил, – зачем вы говорите такие страшные вещи? Я таки бедный еврей, которого каждый желает обидеть.

– Бедный жулик, ты хочешь сказать. Сам по себе ты мне мало интересен. Но скажи – где можно найти Блювштейна?

– Какой такой Блювштейн? – попытался прикинуться шлангом Мишенька, но со стороны включенная им дурка выглядела как-то неубедительно.

– Он здесь прячется? – спросил Паша, ткнув пальцем в карту Одессы, показав на тот самый дом, где не так давно «ушел» мой портфель.

– Я ничего не скажу, – лицо Мишки побледнело, на лбу его выступил пот, но он старался «держать марку».

– Ну, а на нет и суда нет, – улыбнулся Паша. – Судя по твоей роже, он именно там. И мы ему потом поведаем о том, что именно ты сдал его со всеми потрохами. А потом отпустим тебя на все четыре стороны.

– Нет, не надо! Хорошо, я скажу – там он, шлимазл! Только не говорите ему, что вы узнали это от меня! И не выпускайте меня!

– Ну вот и ладушки. Расскажи только нам, где его там искать. А еще лучше, нарисуй схему.

Мы отвели Альбаца для его же безопасности в каталажку при жандармерии и отправились на легендарную Молдаванку. Дом, в котором обитал Альбац, был похож на дом Давида Марковича Гоцмана из фильма «Ликвидация». Когда жандарм постучал в переднюю дверь, из окна второго этажа выпрыгнул некто, похожий скорее на Мишку Япончика, чем на Гоцмана. Одет сей джентльмен был во фрак, фалдами которого он за что-то зацепился, так что взять его получилось проще простого. Он даже не успел достать из кармана фрака небольшой пистолет.

Поручив жандармам как следует прошерстить саму квартиру (они потом принесли пару-тройку интересных вещиц, а также привели двух девочек лет по тринадцать и двух жлобов, вооруженных пистолетами, но поспешивших сразу сдаться), мы отвезли Блювштейна в подвал управления, где мы оставили Мишеньку.

Последний находился в камере, но увы, с ножом в сердце, несмотря на то что дверь была заперта. А полицейский, поставленный его сторожить, странным образом испарился.

11 ноября (30 октября) 1854 года, Силистрия. Бастион Меджидие

Капитан Арнинг Николай Вольфгангович, Служба безопасности Эскадры

– Donnerwetter[57], – громко выругался полковник фон Мольтке. – Юзбаши, что вы здесь устроили?

Не обращая внимания на Мустафу Джелялэттина, что-то бормочущего в свое оправдание, будущий великий полководец посмотрел на меня и сказал:

– Капитан, пишите. Почти все орудия – устаревшего типа, некоторые явно семнадцатого века или старше.

– Господин полковник, – промямлил Джелялэттин, – орудия новых образцов переброшены на восточные редуты, а также на батареи, прикрывающие крепость с Дуная. Да и наши орудия, участвовавшие еще в осаде Константинополя, не так давно успешно применялись против английского флота на Дарданеллах…[58]

– Полагаю, что те пушки хотя бы были вычищены, в отличие от этого металлического хлама, – продолжил полковник. – Далее. Половина орудий нацелена на город – зачем? Вы ожидаете штурма с той стороны? А про пушкарей – язык не поворачивается назвать этот сброд артиллеристами – даже не начинайте, хуже я никогда не видел.

Лицо Мустафы стало пунцовым – хорошо было видно, как трудно ему дается сдержать свою гордую польскую натуру, тем более в моем присутствии. Ведь он невзлюбил меня с самого начала. Кстати, не без причины – каким-то образом он разглядел во мне некую несуразность, хотя, например, лейтенант Штайнмюллер свято верит, что я – немец.

Краем уха мне довелось услышать, как Мустафа спрашивал у него, не русский ли я, на что Хайнц-Рюдигер (именно так зовут полковничьего адъютанта), отсмеявшись, объяснил отуреченному ляху, что Гамбург – вольный город, люди там другие, а что герр капитан служит в прусских войсках, так это у них часто бывает, не в тамошней же потешной армии служить.

Кстати, я довольно быстро вспомнил, что за птица сопровождала нас от Белграда. Мустафа Джелялэттин, в девичестве Констанин Борженцкий, бежавший из Польши после неудачного венгерского восстания 1848 года в Османскую империю и, чтобы сделать карьеру, перешедший в ислам. Впрочем, ему повезло – Омер-паша, в молодости православный серб Михайло Латас, присмотрел Мустафу в качестве жениха для своей дочери, и с тех пор карьера последнего пошла в гору.

В нашей истории он погибнет лет через двадцать во время карательной кампании в Черногории. Собаке собачья смерть? Но двое из его правнуков – светочи турецкой поэзии XX века, а один из них – Назим Хикмет – популярен до сих пор не только на родине, но и в России, где он и умер в изгнании, и похоронен не где-нибудь, а на Новодевичьем кладбище.

Тем не менее прадед Хикмета действует на Мольтке, как красная тряпка на быка. При инспекции самой Силистрии, укреплений у Дуная, и восточных редутов Мольтке еще сдерживал свой гнев – артиллерия там практически сплошь английская и французская, если не последних, то предпоследних образцов, и не в самом худшем состоянии, да и артиллеристы хотя бы не похожи на здешний сброд.

Но сегодня мы осмотрели западные и южные бастионы, а самый большой из них – Меджидие – оставили на сладкое. Здесь Мольтке вообще ничего не понравилось – орудия старые и в отвратительном состоянии, а артиллеристы несут службу спустя рукава – кто-то курит рядом с пороховым складом, отчего полковника чуть не хватил удар, кто валяется на траве, а кого просто нет на посту. Но взорвался Мольтке окончательно, когда комендант гарнизона начал говорить про одного из отсутствующих караульных, что тот «просто отлучился ненадолго» и что «вот-вот будет».

Я же, в отличие от будущего светоча прусского Генштаба, вполне доволен – именно здесь и в других укреплениях юга и запада находится слабое место Силистрии. Ведь вряд ли местный гарнизон заменят, а англичан в редутах нет – все они в самом городе, в болгарском его районе, откуда, как нам радостно сообщил Мустафа, «на время войны выселили всех гяуров, чтобы они не открыли ворота для неприятеля».