«Сам же недавно еще был таким же гяуром, – подумал я, – да и те, кто туда вселился, никак не правоверные мусульмане».

На следующее утро я простился с Мольтке и Штайнмюллером, которые отбыли все с тем же Мустафой обратно в Белград. Всю информацию я передал по рации еще вчера вечером, а теперь мне был дан карт-бланш для внедрения в жизнь рекомендаций Мольтке.

Так что я сижу сейчас и составляю конкретные планы для Омер-паши. Планы, конечно, толковые, вот только на новых артиллеристов рассчитывать, как мне дали понять, в ближайшее время нечего, а насчет артиллерии… Пока хоть что-нибудь из того, что я перечислил, придет в Силистрию, пройдет не менее двух-трех недель, а столько времени у моих турецких друзей, надеюсь, не будет.

12 ноября (31 октября) 1854 года.

Сад Королевы за Голландским домом, Кью на Темзе

Сэр Теодор Фэллон, в раздумьях

Сад представлял собой лабиринт из низко постриженных можжевеловых кустов, а посередине искрился на ярком солнце фонтан. Мило, конечно, но ничего особенного. Только я собрался вернуться к главному входу и запросить обещанную мне прогулку в Кью Гарденс, как мой взгляд привлекла вычурная металлическая беседка, находившаяся справа от лабиринта; за ней уже виднелась высокая внешняя ограда сада.

Мне было откровенно скучно, и я решил посмотреть на это чудо британской ковки. Сквозь внешнюю живую стенку лабиринта вел неширокий проход, через который я углядел заросли каких-то кустов, неухоженные деревья, высокую крапиву, все еще зеленую, хоть на дворе уже стоял ноябрь… Но в одном месте угадывалась протоптанная кем-то тропинка. Я протиснулся между кустами, обжегшись рукой о крапивные заросли, и вдруг остолбенел.

В беседке на низкой деревянной скамеечке сидела первая девушка, наверное единственная, которую можно было назвать писаной красавицей из числа тех, кого мне посчастливилось увидеть в Британии. Бесподобный овал лица, окаймленный каштановыми локонами, милый носик, грациозная шея… Одета была нимфа в изумрудное платье с довольно-таки облегающей верхней частью и пышной юбкой. Позднее я узнал, что именно так в Англии женщины одеваются для верховой езды. Когда я подошел, она оторвалась от книги, которую держала в руках, и посмотрела на меня своими бездонными зелеными глазами, как нельзя лучше сочетавшимися с цветом ее платья.

Пренебрегая правилами, почерпнутыми из тысяч анекдотов, где ради знакомства с англичанами обязательно, чтобы тебя представили, я подошел к даме и поклонился:

– Здравствуйте. Не сочтите за дерзость, но позвольте вам представиться. Теодор Фэллон, гость этого дворца.

– Здравствуйте, мистер Фэллон. Меня зовут Катриона Макгрегор. Мы, случаем, не родственники? Девичья фамилия моей мамы была Фэллон. Она была из голуэйских Фэллонов.

– Увы, боюсь, нет. Моя фамилия происходит не из Ирландии.

– Похоже, вы и не англичанин, судя по вашему акценту. Но вы и не житель Северноамериканских Соединенных Штатов. Не немец, не француз, не итальянец… Я бы даже сказала, что вы из России.

Ну все, подумал я. Про русских в местных газетах, как тех, которые я читал в поезде, так и доставленных сегодня с утра, пишут такое, что даже «Нью-Йорк таймс» и CNN двадцать первого века постеснялись бы. Похоже, наше знакомство было ярким, но скоротечным. Хорошо еще, если дама не позвонит в здешний эквивалент ФБР (хотя, конечно, телефонов пока еще не изобрели). Но та улыбнулась и продолжила:

– Да, похоже, из России – примерно так, как вы, разговаривала моя бабушка.

– Так ваша бабушка русская?

– Да, со стороны моей матери. Мой дедушка познакомился с ней на водах в Баден-Бадене. Она так и осталась на всю жизнь православной. А когда я была маленькой, она научила меня нескольким русским словам. Например, spasibo и pojalusta, – последнее слово она выговорила с английским «дж» вместо «ж».

Я чуть поклонился, а она продолжила:

– Значит, вы и есть тот самый новый гость королевы? Очень интересно. А я ваша соседка. Мама была компаньонкой ее величества во времена ее детства, и три недели назад, после того как отец погиб в Южной Африке – он служил в Аргиллширском полку, – а мама умерла от чахотки, королева взяла надо мной опеку и распорядилась временно предоставить мне апартаменты в Голландском доме.

Я склонил голову и сказал:

– Светлая память вашим родителям.

– Благодарю вас, мистер Фэллон, – она еще раз подняла на меня глаза и вдруг покраснела.

Я взглянул на книгу, которую она держала в руках.

– «Тяжелые времена» Диккенса? Читал, но давно.

– Так она же вышла всего лишь два месяца назад. А до того печаталась в журнале, но тоже в этом году. А вы ее не путаете с «Оливером Твистом»?

– Нет, «Оливер Твист» мне нравится намного больше. В «Тяжелых временах» весьма схематичные персонажи. Те же Грэдграйнд и Баундерби… Да и история, в общем, предсказуемая.

– Да, похоже, вы и правда читали «Тяжелые времена». А что вам еще нравится у Диккенса?

– «Оливер Твист» в первую очередь.

– Мне тоже!

– «Дэвид Копперфильд» не очень – там намного меньше юмора. Зато «Рождественская песнь», наверное, мое самое любимое произведение, даже больше, чем «Оливер Твист».

– Мое тоже! А еще?

– Ну, «Повесть о двух городах», например.

Моя собеседница посмотрела на меня с недоумением… Однако неужто Диккенс этого еще не написал? Пришлось изворачиваться:

– Ну или как там она называлась… А может, она была совсем не Диккенса?

– Наверное… Я читала все его книги, но такой не припомню.

Я поклонился и сказал:

– Не буду вам мешать, мисс Макгрегор.

– Вы мне совсем не мешаете! Надеюсь, что мы видимся с вами не в последний раз! Я бы с таким удовольствием поговорила с вами еще и о литературе! И о России тоже! – она, привстав, сделала мне самый настоящий реверанс.

Поклонившись еще раз, я ретировался, подумав про себя, как это некстати встретить такую прелестную девушку в такое неподходящее время. Виктории вряд ли понравится, если мы с Катрионой подружимся. Причем плохо будет не только и не столько мне, сколько бедной девушке.

Позавчера, в четыре часа утра, я практически на карачках наконец добрался до своей кровати и сразу забылся. От четырех «орудий производства» не осталось ни одного, тело мое было покрыто засосами, а тот факт, что на стенах моей спальни были пейзажи, а не голые бабы, меня только радовал. У меня даже возникла в голове мысль, что, может, не так уж и плохо быть евнухом…

Но как говорят британцы с пиндосами, у каждой тучи есть серебряная изнанка. В промежутке между утехами определенного рода, когда та самая служанка с каменной физиономией подала нам ужин, Викуля вдруг заговорила о делах насущных: