Вот теперь француз смотрит на мать, а она на меня, умоляя взглядом держать себя в руках.

– Мадам, в каком доме моделей вы нашли эту милую цыпочку? Вы непременно должны свести меня с ее агентом. Когда будем подписывать контракт, я готов оговорить все условия. Вы верно угадали мой вкус, дорогая! Впрочем, как всегда.

Вряд ли Коломбина уловила суть разговора, но внимание мужчины окатило девчонку волной, и она напрягается:

– Артемьев, – опускает пальцы на мое запястье, крепко сжимая его. – Что происходит? Что он говорит? У этого мужчины вид блаженного шизофреника. Зачем он прыгал вокруг нас?

– Говорит, что где-то тебя видел. Вспоминает где, а вспомнить не может. Но очень-очень хочет.

– Бедняга. Нет, я его точно впервые вижу.

– Спрашивает, может быть, в парижском метро? На берегах Сены? Нет?

– Ты что! – изумляется Коломбина и улыбается так, что у меня замирает сердце, а взгляд прикипает к ее мягким губам, таким сочным под нежно-алым блеском. – Конечно, нет! Я нигде дальше Роднинска не была!

– Вот и хорошо, успокойся, Таня. Подумаешь, велика потеря! У тебя еще все впереди! Говорю же: чудак с придурью. Просто кивни ему, пожалуйста, отрицательно, а то сама видишь, какой жук – хрен отцепится.

И Коломбина послушно кивает, затем мотает головой, пока я шепчу у ее виска, как самый подлый змей-искуситель, не желая делить свою девчонку ни с кем…

– Скажи: «Нет, мсье! Никогда и ни за что! Даже не мечтайте!»

…Старательно выговаривает за мной слова на французском, вежливо улыбаясь:

– Non, monsieur! Jamais, aucun moyen! Ne même pas rêver! – заставляя француза открыть рот в изумлении, отца с растущим любопытством наблюдать за разворачивающимся действием, а мать унять кашель стаканом апельсинового фреша со льдом.

Лишь Баба Яга смеется, кряхтя в платок, и я подмигиваю ей, послав воздушный поцелуй, оскалившись гостю фирменной кривой ухмылкой.

На-ка выкуси, подлый французишка! Хочет он. В глотку два пальца – это все, что я могу предложить. И то, только из уважения к родителям!

Проходит долгая минута, и Карловна вспоминает о своих прямых обязанностях хозяйки.

– Серж, это мой сын Виктор. А это – его девушка Таня. Таня вовсе не модель, а наша гостья. Извини, если ввели в заблуждение, некрасиво получилось.

– Не модель? – всхлипывает изумленный француз.

– Увы.

– А как же «Нежный апрель»? – удрученно разводит руками, и Карловна отвечает, опустив плечи, кинув на меня осуждающий взгляд.

– А это Виктор сам расскажет «как». Я смотрю, он сегодня на удивление словоохотливый.

Расскажу. Обязательно расскажу, соглашаюсь я. Как-нибудь потом! А сейчас звучат новые тосты, поздравления, напутствия и пожелания юбилярам, и мать с отцом ускользают от нас, чтобы станцевать под крики «Браво!» и «Горько!» свой свадебный вальс. Я наблюдаю их постановочный танец с сыновним интересом до конца и когда, наконец, бросаю взгляд на Коломбину, обнаруживаю девчонку на ногах, мягко высвобождающуюся из цепких рук француза.

– Твою мать!

Но Коломбина уже освободилась и села на стул, оставив Лепажа пьяно качать кудрявой головой и сетовать Ядвиге на недостаточную крепость виски.

– И что это было?

– Не знаю. Похоже, этот Серж все еще уверен, что мы знакомы. И вообще, странный он какой-то. Ты точно уверен, что он гей?

– А в чем дело?

– Артемьев, мне кажется: он лапал мою задницу. Я сначала подумала, может, платье помялось или еще что, а потом еле сдержалась, чтобы не врезать ему в глаз. Представляю, как бы твоя мама расстроилась.

Ну еще бы.

Значит не гей.

Плохо.

* * *

Улыбка у Бампера широкая и какая-то ненастоящая. Этому парню свойственно улыбаться, и я бы поверила в ее искренность, если бы не что-то хищное и острое, проявившееся в его лице.

– Артемьев, что с тобой?

– М-м? – он отворачивается от француза, и черты лица тут же смягчаются. Рука опускается на спинку моего стула, а лицо наклоняется. – Таня, ты что-то сказала?

За стол возвращаются родители Рыжего – смущенные и разгоряченные всеобщим вниманием, и я стараюсь заметить ему как можно тише:

– Да, сказала. Я спросила: что с тобой? Ты какой-то странный.

– Тебе показалось, – спокойно уверяет парень и как ни в чем не бывало тянется к бутылкам с напитками. – Лучше скажи, что тебе налить? Шампанское? Вино? Не хочу, чтобы ты грустила.

Выпито уже немало, и я сомневаюсь. Все же мы не на студенческой вечеринке.

– Думаю, на сегодня с меня хватит.

– Да брось, Коломбина, не упорствуй, – натянуто смеется Рыжий и невзначай заправляет мне прядь волос за ухо, – и половины вечера не прошло, а ты уже сдалась. Я сегодня почти не пью, так что хочу хоть тебя увидеть во хмелю! Как-никак свадьба у нас. Так сказать, семейное торжество.

Ну вот, сказал и снова вперился взглядом во француза, как будто тот ему должен чего.

Иностранный гость что-то спрашивает у Артемьева, и тот лениво отвечает, ощерившись на звук чужого голоса чеширским котом. «Коломбина» улавливаю я знакомое прозвище в его словах и тут же слышу веселое и непонятное от кудрявого псевдогея:

– Oui, colombe! Il est une colombe! Seulement de cette façon et non l’inverse!

Они оба смеются, и Рыжий наставляет на француза палец. Снова что-то замечает ему, кивая головой на выход, но Карловна тут же вскидывает подбородок:

– Виктор, – выдыхает со свистом, с нечаянным стуком опуская на стол хрустальный бокал. – Не смей!

– Да ладно тебе, Ма! Все нормально. Мы просто выйдем с Сержем, покурим. Поболтаем по-мужски. Правда, Серж?

– Oui, madame.

– Максим! – Карловна кажется совсем расстроенной и встревоженной. – Ну хоть ты скажи!

– Людочка, а я причем? – разводит руками Артемьев-старший. – Наш сын давно вырос. Хочет поговорить? Пусть поговорит, не маленький. Хотя я всегда считал, что курение мешает продуктивной беседе.

– Таня!

Но меня не надо просить дважды, я тоже чувствую что-то не то.

– Витя… Вить! – ловлю его запястье, когда он почти уже ускользнул от меня и возвращаю парня себе. – Пожалуйста, не надо.

– Все хорошо, Таня. Все хорошо, девочки! – На лице Рыжего застывает чистое изумление. – Вы чего всполошились? Мы выйдем на минутку и сразу же вернемся! Я только покажу Сержу вид на центральный парк.

– Как покажешь? Он же в другой стороне города!

– Неважно, – смеется Артемьев, обнимая француза за плечи. – Серж все равно об этом не знает.