Они уходят из зала в обнимку, а я вместе с Карловной огорченно поджимаю губы: и что это было?

С уходом мужчин разговор за столом как-то сник. Я вяло ковыряю вилкой в салате, поглядывая на дверь… Обстановка немного напряженная, и только бабуле Рыжего, кажется, ничто не может омрачить праздник. Она достает из сумочки длинный мундштук, сигарету и, ловко прикурив ее от зажигалки, принимается сквозь очки внимательно изучать мой профиль.

– Как ты сказала, деточка? Кто у тебя родители? Напомни старой, если я пропустила.

– Я не говорила.

– И все-таки.

Не знаю, почему я так нервничаю? Но голову поднимаю уверенно, встречая любопытный взгляд.

– Механик… Мой отец механик в автомастерской.

Это звучит слишком просто в пафосном кругу сегодняшнего праздника, рядом с красавицей Карловной и ее мегауспешным мужем, и я спешу заметить, словно в оправдание, злясь на себя за эту маленькую заминку:

– Очень хороший механик. Если честно, то самый лучший!

А кому не нравится, пусть катится к черту!

– Надо же, – удивляется старушка. Я жду, что она отвесит какое-нибудь едкое замечание по поводу моего родителя-пролетария, а может даже, наряда провинциальной девчонки, непонятно каким образом пробравшейся к ним на семейное торжество, но она лишь весело хмыкает, затягиваясь дымом. – Кто бы мог подумать.

– Точно! Так вот ты в кого такая смышленая! А ведь Виктор говорил. Ядвига Витольдовна, видели бы вы, как эта девочка в два счета спасла от пожара мой автомобиль! Думал, так и останемся мы с Людочкой на обочине торчать до лучших времен. Водитель мой – Сашка, в отношении техники пацан еще…

Я не слушаю дальше. Не слышу, что и когда успел рассказать обо мне Рыжий. Что-то в этом зале смущает меня. Что-то знакомое и еле уловимое в щебете голосов и звуках приглушенной музыки. Я снимаю салфетку с колен и встаю. Говорю запоздало, шагнув от стола:

– Извините, я на минутку…

Прорываюсь сквозь танцующие пары, мимо столиков в направлении дамской комнаты, любезно указанном официантом, не понимая, что сорвало меня с места, когда вдруг слышу знакомый смех. Ее смех – женщины, так часто исчезающей из моей жизни, что я устала ждать ее возвращения. Между показательными играми в «дочки-матери» так редко вспоминающей обо мне, что перестала надеяться и верить. Ждать звонка. Думать, что что-то значу для неё. Для этой невысокой и неяркой женщины, совсем не похожей на меня, сидящей сейчас в компании незнакомых мужчин с бокалом вина в руке. И все же, когда я слышу ее смех – кокетливый, с хрипотцой, свободный смех не обремененного тягостями жизни человека, я останавливаюсь посреди зала, не в силах продолжить путь. На какие-то долгие секунды потеряв способность двигаться.

Это глупо стоять столбом в кругу танцующих пар, не слыша музыки и чужих голосов, не помня, кто я и зачем здесь нахожусь. Опомнившись, я прохожу мимо ее стола, не отводя глаз, и она провожает меня мимолетным вежливым взглядом. В продолжение развернувшегося за столом спора поворачивается к друзьям, покровительственно опускает руку на плечо молодого брюнета, но это выше меня – потребность быть узнанной, и я возвращаюсь, чтобы показаться в поле ее зрения еще раз. И еще. Бреду мимо компании с колотящимся сердцем, чувствуя, как его сжимает паника и смятение, а ноги наливаются неподъемной тяжестью, чтобы получить от женщины короткую долю внимания. Приветственный взмах руки с поднятым бокалом.

– Девушка, присоединяйтесь к нам, не стесняйтесь! У нас весело! – предлагает незнакомый мужчина, отодвигаясь на стуле, но я уже отступила и бегу прочь, едва не задыхаясь от перехватившей горло обиды.

Этого не может быть! Не может!

Влетев в коридор, распахиваю дверь туалетной комнаты и зависаю над умывальником, впившись пальцами в белый мрамор, уставившись блестящими глазами на свое побледневшее отражение.

Не знаю, как он оказывается в женском туалете. Сколько я стою так, держа руки под струей холодной воды, но когда горячие ладони Бампера ложатся на мои плечи, притягивая к его груди, я наконец-то могу очнуться.

– Таня? Что случилось? Ну ты и напугала меня. Я уже было подумал, что ты сбежала с праздника как Золушка. Ругал себя, дурака, последними словами, что оставил тебя одну. Тань, ты побледнела… Тебе нехорошо? Тебя кто-то обидел?

Я смотрю на него, выросшего за моей спиной в зеркальном отражении, и он нетерпеливо сжимает пальцы. Напрягает линию губ, раздувая тонкие ноздри…

– Только не молчи, скажи, слышишь! Скажи кто!

А я не молчу. Я просто не могу сейчас выразить словами то, что чувствую. Что чувствую, глядя на него, такого близкого, родного человека, сказавшего взглядом гораздо больше, чем словами. Я поворачиваюсь и утыкаюсь лбом в крепкое плечо Рыжего. Хочу обнять, но это слишком, и я сжимаю задубевшие пальцы в кулаки.

– Она здесь. В этом зале.

– Кто? Светка?.. Господи, Тань, да не бери в голову! Давно надо было тебе сказать – это я дурак виноват…

– Нет, не Света. Мама.

Кажется, я смогла удивить парня, потому что он молчит долгую минуту вместе со мной.

– В смысле… Твоя мама?

– Да.

– Но… Хмм. Вот это сюрприз, – Бампер шумно выдыхает в мою макушку, видимо, поднимая брови. – Ты говорила с ней?

– Нет.

– Просто сбежала?

– Да.

– Хочешь подойти? Хочешь, чтобы я был рядом?

– Нет, – я уверенно мотаю головой, но тут же сдуваюсь, как воздушный шарик. – Не знаю. Че-ерт…

– Таня…

– Артемьев, скажи, – я отступаю от парня, чтобы поднять на него глаза. Не замечая, как он тянется ко мне. – Как можно не узнать своего ребенка?

– Что? Ты о чем? Я не совсем понимаю.

– Разве можно не узнать свою дочь? Смогли бы твои родители не узнать тебя?.. Пусть даже вместо своей привычной одежды ты бы вырядился в лохмотья?

Он не сомневается ни секунды.

– Ерунда какая. Конечно, нет!

– А ведь мы с отцом думали, что она на конференции в Гонконге. Или на своем чертовом шельфе ищет нефть. Что у нее куча важной работы и нет дела до нас. Нет лишней минуты на телефонный звонок, как всегда, потому что ее звонки стоят дорого, а время еще дороже. Но ведь сейчас она здесь. В городе. Рядом. Ладно отец, она всегда врала ему, но я… Мне, мне получается тоже?..

Не знаю, что Бампер видит в моих глазах, но он как-то натужно сглатывает, сжимая рот добела в бесцветную линию. Играет желваками на красивых скулах, а я вдруг касаюсь его щеки холодными пальцами. Потому что хочу. Потому что не могу не коснуться. Потому что мне очень нужно сейчас почувствовать хоть немного человеческого тепла.

– У тебя ссадина на губе. Ты все-таки подрался.

Он не отвечает, и я прошу: