против пережитков общинного хозяйства. Превращение крестьянина в сельского пролетария, свободного от собственности, представлялось ему лучшим путем развития. Он стоял также за свободный оборот земли, свободу аренды и найма. Пороки и противоречия капиталистического пути развития Тургенев недооценивал, а идеи социализма в любой форме были ему чужды.

Тургенев принял реформу 1861 г. с большим воодушевлением, хотя и критиковал ее с позиций либерально-буржуазного мировоззрения. Тургенев был патриархом борьбы за освобождение крестьян, и это признавали лучшие русские люди того времени. Герцен и Огарев писали ему 28 марта 1861 г.

«Милостивый государь Николай Иванович! Вы были одним из первых, начавших говорить об освобождении русского народа; вы недавно, растроганные, со слезами на глазах, – праздновали первый день этого освобождения. Позвольте же нам, питомцам вашего союза, сказать вам наше поздравление и с чувством братской или, лучше, сыновней любви – пожать вам руку и обнять вас горячо от всей полноты сердца. Тот же наш привет просим передать князю Волконскому. С живым умилением мы написали эти строки и подписываем наши имена с той глубокой, религиозной преданностью, которую мы во всю жизнь сохранили к старшим деятелям русской свободы. Александр Герцен. Николай Огарев»[164]. В годы, предшествующие крестьянской реформе, и в последующий период Тургенев сотрудничал в герценовском «Колоколе» и находился с ним и Огаревым в переписке.

В 1856 г. Александр II объявил Тургеневу помилование, возвращение дворянства и чинов и разрешение жить в России «где пожелает, но кроме столиц, под надзором»[165]. В следующем году Тургенев со старшим сыном приехал в Россию, которую не видел 33 года. После этого он приезжал на родину дважды, но на жительство не остался. Слишком многое отделяло его теперь от России. Какие бы иллюзии он ни питал насчет нового царя, он, конечно, видел, что природа царизма осталась неизменной. Для жандармов Тургенев был по-прежнему в высшей степени подозрительным человеком, может быть, более подозрительным, чем декабристы, вернувшиеся из Сибири: власти всегда считали его участником всеевропейского антимонархического заговора. Всего несколько лет назад шеф жандармов А. Ф. Орлов (по иронии судьбы, родной брат близкого тургеневского друга, декабриста Михаила Орлова) просил министра внутренних дел принять самые решительные меры против тайного провоза в Россию экземпляров книги Тургенева «Россия и русские»[166]. В 1857 г. новый шеф жандармов спрашивал министра, не учредить ли за Тургеневым, приехавшим в Петербург, секретное наблюдение.

Не только упомянутую книгу, не только общение с Герценом и Огаревым могли припомнить жандармы Тургеневу. В доме Тургенева бывали и многие другие русские эмигранты и неблагонадежные, с точки зрения полиции, люди. Он имел друзей среди деятелей польской эмиграции. Как замечает современный итальянский исследователь, Тургенев поддерживал связи «со всеми либеральными и демократическими кругами Западной Европы». Обширный материал об этих связях приводится в серьезной работе В. М. Тарасовой, по которой цитируются и данные строки[167]. В доме Тургеневых давали кров людям, которые с оружием в руках боролись за свободу родины, – итальянцам, полякам, испанцам.

Его собеседниками часто были французские социалисты разных направлений. Выслушав ревностного сен-симониста, предвещавшего социально-религиозную революцию, Тургенев «ответил ему, что все это хорошо, но что главный порок их секты и вообще французов есть невежество в политической экономии». В письме брату он делает не менее серьезное замечание: «На одном я стою, что, не основывая суждений на политической экономии, т. е. на материальности быта людей, нельзя здравыми доводами дойти до суждения о нравственном их состоянии»[168].

Вопросов политической экономии Тургенев касался в своих опубликованных сочинениях лишь в связи с аграрной проблемой и крестьянской реформой в России. Но рукописное наследие Тургенева, еще мало изученное, содержит немало сочинений и заметок по экономическим вопросам и свидетельствует о глубоких занятиях ими. Тургенев был одним из старейших членов Общества политической экономии в Париже и активно участвовал в его собраниях.

Последним испытанием в жизни Тургенева была франко-прусская война 1871 г. и связанные с нею события. Ему было уже более 80 лет. Семья Тургеневых уехала в Англию, а в их доме под Парижем хозяйничали пруссаки. Бесценный архив едва не погиб: вернувшись из вынужденной эмиграции, хозяева нашли некоторые документы разбросанными в саду. Н. И. Тургенев умер осенью 1871 г.

Материалы тургеневского архива свидетельствуют о большой интенсивности интеллектуальной жизни изгнанника. Думается, там еще могут обнаружиться важные документы о многих западноевропейских деятелях XIX в., не говоря уже о русских делах и людях. Святое дело – сохранить тургеневский архив. Другая задача – дать этим документам жизнь.

Близким другом семьи Тургеневых был однофамилец и, возможно, дальний родственник Иван Сергеевич Тургенев, всемирно известный писатель. В статье-некрологе он дал мастерский портрет и анализ деятельности покойного. В частности, он писал: «Конечно, ни один будущий русский историк, когда ему придется излагать постепенные фазисы нашего общественного развития в XIX столетии, не обойдет молчанием Николая Ивановича Тургенева»[169].

Крестьянский вопрос у умеренных декабристов

Идея ликвидации крепостного права объединяла всех декабристов больше, чем какая-либо другая. Но об условиях, формах и времени этого освобождения шли бесконечные споры. Если Южное общество к концу своей деятельности имело более или менее единую позицию, выработанную Пестелем и сводившуюся к наделению крестьян землей для самостоятельного хозяйствования, то у Северного общества согласованная позиция отсутствовала.

Рылеев, вождь северных декабристов, можно считать, придерживался радикальных взглядов, признавая желательным наделение крестьян после освобождения не только огородной, но и полевой землей, которая переходила в их собственность. Однако Рылеев не был авторитетом в крестьянском вопросе и не занимался им специально, а такие авторитеты, как Николай Тургенев и Никита Муравьев, сомневались, колебались и противоречили себе.

Характерны колебания Муравьева, автора крупнейшего программного документа декабристов – проекта конституции. «Крепостное право и рабство отменяются. Раб, прикоснувшийся земли русской, становится свободным. Разделение между благородными и простолюдинами не принимается», – говорится в этом проекте.

В первом проекте конституции, который исследователи относят к 1822 г., Муравьев предусматривал только личную свободу, земля же полностью должна остаться в собственности помещиков. Более того, переход лично свободных крестьян с земли одного помещика на землю другого обусловливался выплатой своему помещику вознаграждения «за временное прерывание в порядке получения доходов»[170]. Эти условия показались неприемлемыми для единомышленников Муравьева, других декабристов умеренного направления и исчезли во втором варианте конституции (1824 г.). Здесь Муравьев более четко и «щедро» оговаривает права собственности крестьян: за ними остаются дом с огородом, земледельческие орудия и скот. Наконец, в третьем варианте, который Муравьев воспроизвел по памяти уже в