Последняя глава книги Тургенева посвящена бумажным деньгам: доход государства от выпуска таких денег и их обесценения автор рассматривает как особого рода налог. Здесь же кратко рассматривается значение банков и выпуска ими кредитных денег (банкнот). Основная позиция автора по этим вопросам опять-таки близка позиции А. Смита: при умеренном и экономически рациональном поведении банков они и выпускаемые ими деньги полезны для народного хозяйства. Подчинение банков интересам государства и неумеренный выпуск банкнот, которые при этом становятся просто бумажными деньгами, могут иметь гибельные последствия для страны. Здесь, однако, Тургенев делает необычную и политически важную оговорку. При определенных условиях бумажные деньги и инфляция (это понятие, разумеется, в то время отсутствовало) могут иметь благотворное действие.

«Франция во время революции много потерпела от своих бумажных денег, но чем вела она войну в продолжение нескольких лет? Чем содержала она бесчисленные полки, защищавшие отечество и делавшие завоевания? Большое участие имели в сем бумажные деньги, следственно, они способствовали к последовавшему возвышению сего государства.

Если мы взглянем на Северную Америку, другое много пострадавшее от бумажных денег государство, то увидим, что во время упадка ассигнаций американцы дрались за свободу и делали великие пожертвования в пользу нового отечества – рождающейся республики. Свобода была для них дороже кредита»[181].

При желании можно видеть в этих словах намек на русские ассигнации, которые выпускались правительством вовсе не в интересах борьбы за свободу. Единственным достижением русского правительства в области бумажных денег Тургенев считал то, что к 1818 г. ему удалось стабилизировать курс ассигнаций на уровне примерно 1:4, т. е. четыре бумажных рубля за один серебряный.

Книга Тургенева отличается четкостью построения и ясностью изложения. Стандарты научного труда соблюдены в ней весьма строго. Вместе с тем это остро публицистическое произведение, исполненное гуманистического протеста против жестокой действительности царской России. Вспоминая реакцию знатных и влиятельных людей в Петербурге на появление его книги, Тургенев писал: «Всякий раз, свободно изливая свои чувства в интимном кругу, они не находили другой темы, кроме нападок на меня и мою книгу, видя, что правительство, то есть императорская власть, не двигается и не мечет своих громов, чтобы уничтожить дерзкого революционера». И далее: «Все удивлялись, что цензура допустила появление в печати подобного рода сочинения»[182].

Эта «ошибка» была исправлена правительством после декабря 1825 г. Экземпляры книги Тургенева разыскивались и уничтожались. Переиздана она была лишь в советское время.

15.4. Академическая наука середины века. Вернадский

Золотая пора русских университетов в первые два десятилетия XIX столетия сменилась в николаевское царствование реакцией и застоем. Старые университеты влачили жалкое существование. За все время до реформы 1861 г. был основан лишь один Киевский университет, но и о его судьбе в 40-х гг. читаем в дореволюционной энциклопедии: «В университете началась было новая жизнь, но круто оборвалась под влиянием суровых мер 1848 г. Кафедры снова опустели, число студентов было ограниченно»[183].

Тем не менее во всех университетах, обычно на юридических факультетах, преподавались политическая экономия и статистика, социально-экономические вопросы фигурировали в некоторых других курсах. Профессоров политической экономии можно было пересчитать по пальцам, но они читали лекции и писали книги, которые так или иначе формировали мировоззрение поколения 60-х гг., когда в общественной жизни и в социально-экономической мысли России произошли огромные сдвиги.

Стандартный курс политической экономии, который; преподавался в русских университетах, опирался на западную экономическую мысль, преимущественно на французскую школу Сэя. Некоторые профессора в угоду крепостническим и реакционным силам ослабляли либерально-буржуазный дух даже этого учения, сделавшего примирение классовых интересов своим знаменем. Английская наука, которая еще дышала смелыми и суровыми идеями Рикардо, была гораздо менее известна и популярна в России. Когда в 1860 г. Чернышевский опубликовал перевод «Оснований политической экономии» Джона Стюарта Милля и свои замечания к ним, он провел резкое различие между этой политической экономией и «искажением ее… нынешними французскими так называемыми экономистами по внушению трусости»[184].

Идеи западного социализма с трудом проникали в русские университеты. Но запретный плод сладок, и они получали распространение вне аудиторий, в студенческих и других кружках. Впрочем, известно, что в Петербургском университете профессор В. С. Порошин уже в 40-х гг. знакомил студентов с учением Фурье. Во второй половине 50-х гг. И. В. Вернадский мог уже довольно подробно, хотя и критически, излагать учения французских и английских социалистов-утопистов. В конце 40-х и в 50-х гг. в России становятся известны некоторые произведения Маркса и Энгельса.

В царствование Николая I университетская наука упорно сторонилась острых вопросов социально-экономического развития России. Кризис крепостничества был очевиден всем сколько-нибудь мыслящим людям, но говорить и писать об этом было нельзя. Поэтому предпочитали помалкивать. Для иных абстрактные рассуждения на темы политической экономии, не имевшие прямого отношения к условиям России, позволяли, ничем не рискуя, поддерживать свой ученый престиж.

Неудачный исход Крымской войны и смерть Николая I в 1855 г. открыли шлюзы для оживления общественной мысли. Начавшаяся вскоре подготовка крестьянской реформы вызвала невиданную в России дискуссию. Ведущая профессура (Вернадский, Бабст, Кавелин и др.) выступила в ней с антикрепостнических позиций, придерживаясь разных оттенков либерализма. Эта дискуссия подготовила также почву для более глубоких академических исследований в социально-экономической области.

От декабрьского восстания до крестьянской реформы

Царствование Николая I распадается на три четко выраженных этапа. Первый (1826–1830 гг.), хоть и отмечен жестоким приговором декабристам, характеризовался надеждами на какие-то реформы. Этот этап завершают революции 1830 г. в Западной Европе и трагическое польское восстание 1830–1831 гг. Второй этап (1830–1848 гг.) – между двумя европейскими революциями, «эпоха внутренней и внешней «стабилизации» николаевского деспотизма, жалких, половинчатых реформ и увядания надежд на решительные преобразования. Преобладающее влияние на царя в тот период имели люди типа шефа жандармов Бенкендорфа, изобретателя «официальной народности» Уварова и старого консерватора, министра финансов Канкрина. Третий этап (1848–1855 гг.) – эпоха реакции, внешнеполитических неудач, хозяйственного застоя. Власть попала в руки царедворцев, имена которых мало кто помнит, даже Уваров оказался слишком либеральным. В эти годы пошел на каторгу Достоевский, томился в солдатах Шевченко, отправились в ссылку Тургенев и Салтыков (будущий Щедрин). Крымская война была проиграна, в стране усиливалось глухое брожение. Николай I, солдат на троне, умирая, сказал наследнику престола: «Сдаю тебе команду не в добром порядке».

В этих условиях реформы, прежде всего отмена крепостного права, были, можно сказать, навязаны Александру II реальной обстановкой.