Я напряженно думал. Мешала полученная рекомендация не признаваться и не говорить ничего изобличающего, если я хочу, чтобы меня защищали. Этот румяный человек был сейчас ближайшим моим союзником, я не мог допустить, чтобы он встал и вышел за дверь. Поэтому отчасти я ощущал себя в суде.

На беду, я не умел говорить ничего, кроме правды.

Но слова — самые что ни на есть мои — я выбирал очень тщательно.

— Я ей нравился. Хотя она, возможно, сама не понимала или не признавалась себе, насколько сильно. Я чувствовал, что должен заставить ее понять, как сильно она во мне нуждается. Она поссорилась с парнем, с которым тогда встречалась, и я не хотел, чтобы с вечеринки она вышла с другим, первым попавшимся, — просто назло своему парню. Хотя на самом деле ей нужен был я.

— Какие вы к ней испытывали чувства?

— Самые серьезные.

Я рассказывал ему про свою семью, про мать и отца, про детство. Он молча кивал и иногда что-то коротко записывал. Ощущение было на удивление приятное. Видимо, мне давно требовалось с кем-то всем этим поделиться.

— Давайте вернемся к тому моменту, когда вы ждали в машине.

— Я увидел, как она вышла из-за угла. Постояла, подумала, потом свернула на Джизес-лейн. Заметила мою машину. Узнала меня. Наверное, хотела со мной проехаться. Потом почему-то передумала. Пошла по тротуару, я поравнялся с ней и остановился. Она кивнула мне, вроде как смирилась с неизбежным.

Она села в машину, и это было счастье. Все словно бы наконец наладилось. Нам было хорошо вдвоем, она смеялась, легко и непринужденно, — все стало правильно, так, как должно быть. Мне хотелось продлить это подольше. Может, даже навеки. Я не хотел ее отпускать, не хотел, чтобы все снова стало неправильно. Но мы уже подъехали — слишком быстро. Этого я принять не мог. И в тот момент, когда надо было свернуть вправо, свернул влево, — чтобы потянуть время. Время, когда она рядом.

Потом я испугался, что она выскочит, и прибавил скорость, мы ехали через какой-то жилой массив, а как только выехали на Хистон-роуд — это магистральная дорога, — пришлось выжать педаль газа до полу.

— Почему? — спросил Харви.

Я долго обдумывал ответ.

— Потому что я почувствовал себя полным кретином.

— Продолжайте.

— Дело в том, что она стала реагировать неадекватно. Раскапризничалась, как ребенок, и мне это очень не понравилось. Она вела себя со мной так, будто я чокнутый. Кричала, визжала, колотила по рукам. По сути, загнала меня в угол.

— Какие чувства вы испытывали к ней в эти минуты?

— Никаких. Хотелось, чтобы она снова стала такой, какой я ее знал, а не этой вот скандалисткой. Она унижала меня, и мне хотелось только, чтобы она заткнулась. Да, чтобы она уже наконец заткнулась.

— Понятно. Аккуратнее, мистер Энглби. Продолжайте.

Я напряг память:

— Я подумал тогда, что найду какое-нибудь уединенное тихое место, пусть вылезет из машины, и я сразу уеду. Тоже скверно, конечно, но все же не настолько. Я смогу попросить прощения, заглажу вину. Я бы ее и пальцем не тронул. Но уединенного места все не было! Кончалась одна деревня, начиналась другая, знаете, типа ленточной застройки. Наконец я заехал в то место, в Рэмптоне. Дальше был тупик.

— И?

Я посмотрел на барристера.

Он откашлялся.

— Простите. Я понимаю. Не торопитесь.

…Дорога под названием Куку-лейн была уже не асфальтовой, а бетонной — вероятно, тупик для парковки грузовиков. А дальше пошла грунтовка, ведущая в болота. Я выключил фары. Не хотелось, чтобы Дженнифер выскочила и убежала. До жилья было недалеко, она бы подняла шум. Я стиснул ее запястье так, что она вскрикнула, и сказал: «Сиди на месте, пока я не подойду с другой стороны».

Я обошел машину, открыл дверь. Выволок Джен наружу. В темноте почти ничего не было видно, но она не сопротивлялась. И не кричала.

— Тихо! — сказал я. — Тогда все будет хорошо.

— Что тебе нужно? — шепотом спросила она. — Я на все согласна.

Явно намекала на секс, но мне нужно было не это. Мне нужно было, чтобы она сказала что-нибудь, чтобы снова все стало хорошо, время вернулось назад, она стала бы той прежней Дженнифер и позволила мне выбраться из тупика.

Я сжал оба запястья, очень крепко.

— Скажи что-нибудь!

— Ты же сам сказал: «Тихо».

— А ты тихо скажи. Мое имя, например.

Она стала вырываться.

— Скажи: «Ну, пожалуйста, Майк».

Не помню почему, но я понял, что она описалась. По запаху? Или по звуку? Не знаю, однако я сразу почувствовал к ней отвращение.

Мое имя она так и не произнесла.

— Скажи его, Дженнифер.

Ее лицо стало некрасивым. Рыдания не давали ей говорить. Я был унижен и опозорен тем, что натворил.

Дальше в памяти какие-то клочки. Отдельные кадры.

Я знал одно: пути назад нет, ни для меня, ни для нее. Там, где обрывалась бетонка и начиналась грунтовка, валялся кусок бетона. Продолжая держать ее за одну руку, я нагнулся и поднял его. И ударил ее по затылку. Она закричала и упала на колени. Второй раз я ударил сильнее — и услышал, как хрустнул череп.

Видимо, я продолжал ее избивать. Скорее всего. Не помню.

Думаю, продолжал, потому что другого выхода у меня уже не было. Потом я поднял ее и понес, сколько мог, и бросил ее в канаву рядом с полем. Прикрыл ее как мог. Прислушался, не дышит ли. Нет. Мертвая. Я лег сверху, зарылся лицом в ее волосы и заплакал. Я не понимал, как так вышло, что она умерла. Но меня душил гнев — это она заставила меня такое натворить. Я ненавидел ее за то, что она умерла, за то, что довела меня до этого. Неподалеку валялся другой кусок бетона, рядом с канавой. Или это был дренажный канал, какой-то водосток. Я еще раз ударил ее этим камнем по голове, для верности, а потом перебил ногу. После этого мне стало легче. Я снова стал почти собой.

Примерно так же я поквитался с Бейнсом. Но тогда я готовился. Подстерегал его неделями, залегал под мостом и ждал. И я не убил его. Потом-то он умер, но не сразу.

После того как я убил Дженнифер, я вернулся туда следующей ночью, около трех часов припарковал машину в деревне и прошел по улице, потом по бетонке — туда, где ее оставил. У меня с собой была лопата, которую я прихватил в садовой будке парка Джизес-Дитч, со стороны пустоши Мидсаммер-Коммон.

Копал я часа два, потом подтащил тело — некрасивое, окоченелое, светлые волосы слиплись и потемнели. Я не собирался ее насиловать, старался даже не смотреть на труп. Закидал землей, сверху завалил обломками бетона, которые валялись у последней дорожной плиты, и еще натаскал таких же со старого железнодорожного пути поблизости. Закидал их землей, утрамбовал, потом разворошил ребром лопаты, чтобы выглядело естественнее.