четырнадцать. Дедушка с маузером в руке тащил под мышкой этого красивого пацаненка, а тот ревел что есть мочи. Он с самодовольным видом прошел по мощенной брусчаткой дорожке прямо перед воротами управы, талантливый сыщик Янь Логу преследовал его, но лишь кричал издалека, не осмеливаясь подойти. Солдаты управы принялись стрелять кто во что горазд, но пули пролетали далеко от дедушки. Тогда дедушка остановился, развернулся, приставил дуло к голове пацаненка и громко рыкнул:

– Янь, катись отсюда и передай этому псу Цао Мэнцзю, чтоб приготовил выкуп в десять тысяч серебряных, сроку даю три дня, потом прикончу его.

Сяо Янь спокойно поинтересовался:

– Лао Юй, а куда деньги нести?

– Встречаемся на середине деревянного моста через Мошуйхэ у дунбэйского Гаоми.

Янь со своими солдатами вернулся в управу.

Когда дедушка вместе с бандой покинул город, мальчишка разрыдался пуще прежнего, громко звал отца с матерью и вырывался изо всех сил. Зубы у него были белые, губы красные, и хотя лицо скривилось от плача, все равно он казался милым. Дедушка сказал:

– Ну-ка, не реви, я твой названый отец, несу тебя к названой матери.

Мальчик расплакался еще сильнее, дедушка не выдержал, вытащил маленький блестящий кинжал, помахал у него перед лицом и предупредил:

– Плакать нельзя, а не то отрежу тебе уши!

Мальчик успокоился и с остекленевшими глазами пошел за разбойниками.

Когда они ушли от уездного города примерно на пять ли, дедушка услышал за спиной стук копыт. Он быстро обернулся и увидел, что над дорогой стоит столбом пыль и к ним несется целый табун лошадей под предводительством смельчака Сяо Яня. Дедушка понял, что он в проигрышном положении, и велел двум разбойникам уйти с дороги. Они втроем сбились в кучу, и каждый приставил дуло к голове сына Цао Мэнцзю.

Остановившись на расстоянии полета стрелы, Сяо Янь развернул коня и въехал на гаоляновое поле. После уборки урожая кое-где осталась стерня, за зиму ветер сдул начисто всю пыль, и теперь поверхность была твердой и ровной. Конный отряд вслед за Янем сделал большой круг по полю и объехал дедушку и его людей, затем они снова повернули на дорогу и помчались в направлении дунбэйского Гаоми, подняв облако пыли.

Дедушка остолбенел на секунду, но быстро понял, в чем дело. Он хлопнул себя по ляжке и с досадой воскликнул:

– Твою ж мать, только зря заложника брали!

Два его подручных не могли взять в толк, что происходит, и с глупым видом спросили, куда это ускакал Янь.

Дедушка не ответил, он прицелился по всадникам, но отряд уже был слишком далеко, и ему оставалось целиться лишь в землю, взбитую копытами, да в звонкий цокот подков.

Смышленый Сяо Янь во главе конного отряда быстро добрался до дунбэйского Гаоми и через всю нашу деревню проскочил прямо к нашему дому, благо знал дорогу. В этот момент дедушка уже несся домой, как ветер. Но разве же такие трудности привычны были избалованному отпрыску Цао Мэнцзю, который привык купаться в роскоши. Они пробежали только одно ли, как мальчишка улегся на землю и не двигался.

Один из разбойников предложил:

– Давай его прикончим, меньше хлопот.

– Сяо Янь наверняка поехал, чтобы забрать моего сына!

Дедушка взвалил наследника Цао на плечо и потихоньку пошел вперед. Разбойники начали понукать его, но дедушка осадил их:

– Уже опоздали. Теперь торопиться некуда. Все будет хорошо, если только этот мелкий ублюдок останется в живых.

Сяо Янь вместе с солдатами из управы ворвались к нам в дом, схватили бабушку и отца, посадили на коней и связали.

Бабушка принялась браниться:

– Ты ослеп, что ли, псина? Я ж названая дочь господина Цао!

– А нам как раз и нужна его названая дочь, – ехидно усмехнулся Сяо Янь.

На полдороги конный отряд Сяо Яня встретился с дедушкой. И тот, и другой наставили оружие на заложников и разошлись, едва ли не коснувшись плечами, никто не рискнул делать резких движений.

Дедушка увидел бабушку, сидевшую на коне со связанными руками, и отца, которого Янь прижимал к груди.

Когда конный отряд Сяо Яня проезжал мимо дедушки и его людей, лошади ступали легко-легко, на их шеях звенели медные колокольчики, а на лицах всадников застыла легкая улыбка, только бабушкино лицо было злым. Увидев на обочине приунывшего дедушку, она громко сказала:

– Чжаньао, ну-ка быстро верни сына моему названому отцу, и тогда нас с Доугуанем отпустят.

Дедушка сильно стиснул руку мальчика. Он понимал, что рано или поздно ребенка придется отпустить, но не сейчас.

Обмениваться заложниками стороны условились все на том же деревянном мосту через Мошуйхэ. Дедушка мобилизовал едва ли не всех местных бандитов, набралось больше двухсот тридцати человек. Они во всеоружии собрались у северной оконечности моста, кто сидел, кто залег. Река все еще была скована льдом, весеннее солнце растопило его лишь по краям, из-за чего образовались две полоски зеленой воды, похожие на бинты. Лед по центру стал пятнистым, поскольку северный ветер припорошил его слоем чернозема.

Примерно в обед конный отряд подъехал с южного берега. В центре отряда четверо парней тащили небольшой паланкин, который словно бы плыл, слегка покачиваясь.

Солдаты из управы остановились на южной оконечности моста. Стороны начали переговоры. С дедушкой говорил сам глава уезда Цао Мэнцзю. Он с доброжелательной улыбкой сказал:

– Чжаньао, ты ведь муж моей названой дочери, что ж ты маленького шурина взял в заложники? Ежели тебе денег мало, так скажи мне, я тебе помогу.

– Да не нужны мне деньги, я забыть не могу те триста ударов подошвой.

– Это было недоразумение! Как говорится, не подерешься – не познакомишься! Ты, дорогой мой зять, уничтожил Пестрошея, это огромная заслуга. Я обязательно сообщу об этом начальству, чтоб тебя вознаградили по заслугам.

Дедушка грубо отрезал:

– Да кто от тебя ждет награды?

Хоть он так и говорил, но сердце растаяло.

Сяо Янь отдернул шторку, и из паланкина медленно вылезла бабушка с отцом на руках.

Бабушка подошла ко входу на мост, но Сяо Янь задержал ее и крикнул:

– Лао Юй, подведи сюда сына господина Цао, по команде одновременно отпустим заложников. – И скомандовал: – Отпускаем!

Сын Цао Мэнцзю помчался с криком «Папа!» к южной оконечности моста, а бабушка с отцом на руках медленно двинулась ему навстречу.

Дедушкины разбойники держали в руках пистолеты, а солдаты управы – винтовки.

Бабушка и мальчик встретились посередине деревянного моста. Бабушка нагнулась, хотела что-то ему сказать, но ребенок с плачем обогнул бабушку и понесся к южной оконечности моста.

Во время обмена заложниками, скорее похожего на игру, у Цао Мэнцзю внезапно созрел хитрый план, похожий на одну из стратагем в романе «Троецарствие»[115], и этот план жестоко покончил с золотым веком разбойников в дунбэйском Гаоми.

В том же году в третьем лунном месяце скончалась от болезни моя прабабушка. Бабушка с отцом на руках оседлала черного мула и поехала в родительский дом заниматься похоронами. Изначально она планировала через три дня вернуться, но кто же знал, что природа как нарочно взбунтуется и на второй день после ее отъезда сплошной стеной польет дождь и земля с небом сольются воедино. Дедушка и другие разбойники не могли больше жить в гаоляне и вернулись по домам. В такую погоду даже ласточки прятались в своих гнездах и сонно щебетали оттуда. Солдаты управы тоже не собирались никуда выдвигаться, тем более что после того странного обмена заложниками весной между главой уезда Цао Мэнцзю и дедушкой вроде как было достигнуто молчаливое соглашение, и между солдатами и бандитами в Гаоми воцарился мир. Разбойники вернулись домой, запихали оружие под подушки и целыми днями сладко спали.

Дедушка накинул соломенный плащ, вернулся домой и от Ласки узнал, что бабушка поехала в родительский дом на похороны. Он вспомнил, как несколько лет назад верхом на черном муле поехал стращать старого скрягу, и невольно рассмеялся. Бабушка тогда решила навсегда прекратить общение с прадедом и прабабкой из-за их многочисленных злодеяний, но не знала, что через несколько лет под дождем поспешит на похороны матери, однако, как говорится, «сильный ветер подолгу не дует,