Шум дождя за окном напоминал плеск прибоя, вода с крыши лилась сплошным потоком. Во дворе образовалась мутная лужа глубиной по пояс. Земля разбухла так сильно, что стена в нашем дворе обрушилась, при этом брызги взметнулись вверх почти на чжан. Теперь из окна комнаты открывался вид на серо-зеленое поле. Дедушка лежал или сидел на кане, и ему всегда было видно безбрежное гаоляновое море, низкие облака дремали на гаоляновых волнах, шум которых не прекращался ни на минуту. Комнату заполнили густые запахи земли и свежей травы, которые смешивались друг с другом.

От дождя у дедушки на сердце сделалось тревожно, он пил вино и спал, спал и пил вино, уже не различая ночи и дня. Небо и земля погрузились во мрак. Второй черный мул оборвал веревку, выбежал из сарая на восточном дворе, встал перед бабушкиным окном и не двигался. Дедушка воспаленными от гаолянового вина глазами смотрел на туповатого мула, и мурашки словно настоящие муравьи расползались по телу. Дождь стрелами бил по спине мула, вода стекала по темной шкуре, собиралась под животом и капала в лужу на земле. Неспокойная поверхность воды пульсировала, подпрыгивая, как бобы на сковороде, мул не двигался, лишь время от времени таращил глаза размером с куриное яйцо, а потом снова закрывал их. Дедушка ощутил зуд, какого отродясь не испытывал. Он скинул с себя куртку и штаны, оставшись только в исподнем, и начал скрести черные кучерявые волосы на груди и ногах, но зуд становился все сильнее. Кан весь пропах солоноватым женским запахом. Дедушка швырнул чашку из-под вина на кан и разбил ее, с прилавка сиганула вниз небольшая крыса, насмешливо глянула на дедушку, проворно запрыгнула на подоконник, встала на задние лапки, подняла передние и поводила острой мордочкой. Дедушка поднял пистолет, грянул выстрел, и крыса исчезла за окном.

Вбежала Ласка с черными распущенными волосами, посмотрела на дедушку, который сидел на кане, обхватив колени руками, ничего не стала говорить, подобрала осколки чашки и собралась уходить.

Тут в горло дедушки ударил горячий воздух, он пришел в себя и через силу проговорил:

– Ну-ка… стой…

Ласка повернулась, закусив белоснежными зубами пухлую губу, и кокетливо улыбнулась. В темной комнате словно бы блеснул золотой луч, а дождь за окном перегородила зеленая стена. Дедушка смотрел на распущенные волосы Ласки, на маленькие полупрозрачные ушки, на налитые груди.

– А ты выросла. – Уголки губ девушки слегка дернулись, появились две хитрые морщинки. – Что делала?

– Спала! – зевнула Ласка. – Сколько еще будет лить этот чертов дождь, небось у Небесной речки[116] дно пробито.

– Доугуань с матерью из-за дождя застряли. Она ж говорила, что через три дня вернется? Старуха уж, наверное, сгнила там.

– От меня еще что-то нужно?

Дедушка опустил голову, подумал немного и ответил:

– Нет.

Ласка снова закусила губу, вильнула задом и ушла.

Комната снова погрузилась во мрак. Серая пелена дождя за окном стала еще плотнее. Черный мул так и стоял, его копыта покрывала вода. Дедушка увидел, как мул бьет хвостом, а на бедре у него сводит судорогой длинную мышцу.

Ласка снова вошла, оперлась о дверной косяк, затуманенным взором глядя на дедушку. Ее всегда ясные, словно прозрачная вода, глаза словно бы заволокло синей дымкой.

Стук дождя отступил и раздавался где-то далеко, дедушка ощутил, что у него вспотели ступни и ладони.

– Чего ты хотела?

Ласка закусила губу и усмехнулась. Дедушка увидел, как комнату снова залил золотой свет.

– Хочешь выпить? – спросила Ласка.

– А ты со мной выпьешь за компанию?

– Да.

Ласка принесла бутылку вина и нарезала соленые яйца.

Стук дождя за окном напоминал гром, от черного мула, как от темного камня, тянуло холодом, холод просочился в комнату, окутал дедушкино обнаженное тело, и его невольно пробила дрожь.

– Холодно? – презрительно спросила Ласка.

– Жарко! – рассердился дедушка.

Ласка налила две чашки вина и одну передала дедушке, а вторую подняла сама, и чашки слегка стукнулись краями. Потом две пустые чашки упали на кан, а дедушка и Ласка смотрели друг другу в глаза.

Дедушка увидел, что в комнате повсюду полыхают золотые языки пламени, а среди них трепещут два маленьких синих язычка. Золотые языки пламени обжигали его тело, а синие – душу…

– Благородному мужу и через десять лет поквитаться не поздно! – холодно сказал дедушка, засовывая пистолет в кобуру.

Черное Око, который стоял на насыпи, гордо расправив плечи, спустился к бабушкиной могиле, обошел ее, поддел носком ноги ком земли и вздохнул:

– Эх, человек живет свой век, как травинка – одну осень. Лао Юй, наше братство собирается бороться с японцами, вступай в наши ряды.

– Присоединиться к тем, кто подделывается под духов, а заигрывает с демонами? – скривился дедушка.

– Ты, мать твою, нос-то не задирай. Да, нашему братству помогают духи, мы действуем по законам Неба и по воле народа, и для тебя великая честь, что мы тебя приютим. – Черное Око пнул по бабушкиной могильной насыпи. – Я тебя зову только ради нее.

– А мне твоя милость не нужна. Когда уже мы с тобой разберемся, кто есть кто? Ты не думай, что с тем делом все покончено!

– Думаешь, я тебя боюсь? – Черное Око похлопал по пистолету на поясе. – Я тоже выучился стрелять.

Тут с дамбы спустился еще один член «Железного братства», молодой парень с тонкими бровями. Он схватил дедушку за руку и начал с пафосом уговаривать:

– Командир Юй, братьям знакомо твое героическое имя, все ждут, чтобы ты вступил в наши ряды. Когда страна разваливается на части, на каждом лежит ответственность. Ради победы над Японией нужно забыть прошлые раздоры и личную вражду. Вот победим японцев, тогда и по- смотрим.

Дедушка с любопытством разглядывал парня. Он вспомнил своего адъютанта Жэня, юного героя, который так глупо погиб, когда чистил пистолет, и спросил:

– Ты что, коммунист?

Парень ответил:

– Нет, не из коммунистов и не из гоминьдановцев. Ненавижу и тех, и других.

– Молодец!

– Мое прозвище Пятый Заваруха.

Дедушка похлопал его по руке.

– Будем знакомы.

Отец стоял рядом с дедушкой и не шевелился. Он с интересом разглядывал головы членов «Железного братства»: их отличительным знаком были выбритые черепа над лбами, и отец не понимал, зачем они так делают.

6

Ласка и дедушка неистово любили друг друга три дня и три ночи, ее и без того пухлые губы совсем отекли, из них сочились тонкие ниточки крови, которые попадали в рот и затекали между зубами. Когда дедушка целовал Ласку, то всегда ощущал сводивший с ума привкус крови. Три дня и три ночи дождь лил как из ведра, но когда в комнате рассеивался золотистый и лазурно-голубой цвет, дедушка сразу слышал шелест серо-зеленого гаоляна, доносившийся с полей, крики жаб из воды и писк диких зайцев. В холодном воздухе смешалось множество разных запахов, но сильнее остальных выделялся запах черного мула. Он так и стоял там и уже увяз в земле на половину чи. Когда дедушка чуял его запах, то всегда ощущал, что от мула исходит огромная угроза и подумывал даже при случае взять маузер и размозжить мулу его плоскую, словно доска, голову. Много раз дедушка даже брался за пистолет, но всякий раз в этот момент в комнате начинали ярко полыхать золотистые языки пламени.

На четвертый день рано утром дедушка открыл глаза и обнаружил, что лежавшая рядом с ним Ласка совсем похудела, под глазами залегли черно-фиолетовые тени, пухлые губы потрескались и были покрыты чешуйками сухой белой кожи. Тут он услышал, как в деревне с грохотом падают дома. Он наспех оделся и, шатаясь, слез с кана, но вдруг ни с того ни с сего перекувырнулся и упал ничком. Растянувшись на полу, дедушка почувствовал, что живот урчит от голода, насилу поднялся и что есть мочи закричал, зовя тетку Лю, однако ответа не последовало. Он всем телом навалился и открыл дверь комнатки, где жили тетка Лю и Ласка,