– Моя бывшая жена, – отвечаю я, – американка китайского происхождения. Она родилась в этой стране, образование получила в Стэнфорде, состояла в обществе «Фи-бета-каппа», а ее отец был серьезным кандидатом на Нобелевскую премию мира.

– Понятия не имела.

Это относится не только к моим словам – ко многому еще.

На землю, где на следующий год будет оградка, она опускает синюю коробочку от «Тиффани».

– Вы купили ей подарок?

– Я еще с ума не сошла. Коробочка пустая. Она всегда любила синенькие коробочки.

В машине, по пути домой, я колеблюсь, не позвонить ли Джорджу. Представляю себе разговор:

– Сегодня день рождения Джейн. Я не знал, помнишь ли ты, решил, что надо тебе позвонить.

– А ты ее трахал, – скажет он.

– Я не затем звоню…

И эта мысль меня останавливает.

* * *

Звонит Кристина, тетка мальчика. У нее есть пара вопросов: она хочет точно знать, что им это ничего стоить не будет.

– Все расходы за наш счет, – отвечаю я.

– Мой муж интересуется, должны ли мы брать палатку.

Понятия не имею, откуда возникла эта мысль, но мне она не нравится.

– В этом нет необходимости. Мы будем жить в доме. Брать нужно пару смен одежды и зубную щетку.

– Хорошо, – говорит она. – Мы поедем.

Мы заезжаем за ними к тетке домой. Провожать их выходит муж, несущий два огромных чемодана, рюкзак и пакет с продуктами. Тетка принарядилась, надела лучшие джинсы, красивую блузку и туфли на высоких каблуках. Рикардо излишне упитан, одновременно и напряжен, и перевозбужден. Мне он сразу не нравится. На нем ярко-желтые трусы для европейского футбола и огромная синяя футболка «Янки» – такой наряд превращает его в большую расплывчатую кляксу. К Трентону я уже много раз готов передумать. Похоже, оглушительный шум от его видеоигры сводит с ума только меня, а остальные его просто не слышат.

– Ты не мог бы сделать потише? Не прикрутил бы еще? А если отключить? Может, выключишь ненадолго? Ну, отдохни сам. Ну, чуть-чуть. Пожалуйста, очень тебя прошу. Ну, просто умоляю, я машину вести не могу!

Тогда он начинает колотить ногами по спинке моего сиденья, открывать и закрывать окно – в салоне меняется давление воздуха. Нейт и Эш говорят ему что-то по-испански, он смеется и откладывает игру в сторону. Странный у этого мальчика смех: животный какой-то, противный и в то же время совершенно искренний и обаятельный.

Я спрашиваю у тетки, откуда она – предполагаю Никарагуа или Колумбию.

– Из Бронкса, – говорит она.

– А изначально откуда?

– Из Бронкса. Мой отец – супервайзер группы зданий, а у мамы свой магазин.

Из ревности – или тревожась, что она бросит его ради брата убийцы и двоих детей, – муж звонит каждые двадцать минут.

Рикардо, несмотря на свой потрясающий смех, гиперактивен: он все время дергается – останавливается, только чтобы проглотить кусок пахучей папайи или оглушительно пукнуть.

На Мемориальном мосту Делавэра, после пятого телефонного звонка от мужа, тетка ломается:

– Все, больше не могу. Не получается всем угодить. Каждому нужно мое внимание – ну, почему мужчины сами ни на что не способны, не в состоянии себе еду приготовить? Он вот работает в ресторане, казалось бы, должен уметь готовить? Нет, все я, я, я! Ну не могу же я разорваться, от меня уже и так ничего не осталось. На работе вкалываю на кого-то, потом домой прихожу и на него вкалываю, потом родителям нужна моя помощь, а потом муж говорит, что со мной уже невесело стало. Я раньше веселая была, ходила с ним на пляж, играла с ним или смотрела, как он с приятелями гоняет автомодели с дистанционным управлением…

Я киваю, она трещит без умолку, пока мы едем по мосту. Не знаю, почему, но мне страшно, что она сейчас выскочит из машины и бросится через перила моста. Я бы ее понял.

– Он ни с кем не может делить мое общество. Я мечтаю получить работу – стать сиделкой при глубоком старике, который любит спать весь день, на ужин и на завтрак ест овсянку. У него нет зубов, он меня не укусит. Потом он в меня влюбляется, его родные довольны – ну, на самом деле нет, но я делаю вид, будто они довольны. У нас происходит свадьба в кресле на колесиках, и он меня везет в спа «Каньон-Ранч», у меня есть футболка оттуда. Мне она досталась от родственницы, которая убирает в домах, а ей – от дамы, на которую она работает, делает у нее «весеннюю уборку». Он меня везет на медовый месяц в «Каньон-Ранч» и говорит: «Я знал, что тебе здесь понравится, потому что прочел у тебя на футболке».

Она говорит и говорит, я киваю и слушаю, время от времени сочувственно хмыкая или вставляя фразу: «Представляю себе, как это тяжело».

А дети на заднем сиденье почему-то понимают, что перебивать не надо, они будто за занавесом, увлечены видеоигрой, в которую играют с мальчиком.

Мы переезжаем из Делавэра в Мэриленд, проскакиваем мимо Балтимора и оказываемся в центре Вашингтона. Я веду их на короткую экскурсию по Капитолию, к мемориалу Второй мировой, потом к мемориалу Джефферсона, памятнику ветеранам Вьетнама, памятнику Линкольну, мемориалу Иводзимы и к Белому дому.

И у каждой достопримечательности я рассказываю связанные с ней исторические факты. В какой-то момент тетка останавливается и говорит:

– Вы что думаете: моя история отличается от вашей? Я здесь родилась.

– Но ваши родные переехали сюда из другой страны, – отвечаю я растерянно.

– Ваши тоже, – парирует она. И права.

Муж звонит еще раз десять, и когда мы готовы двигаться дальше в Виргинию, тетка объявляет, что решила вернуться домой. Она вручает мне лекарство Рикардо и пишет, как и когда его давать.

– А от чего оно конкретно? – спрашиваю я.

– Оно помогает ему думать в школе, – говорит она. – Но когда оно перестает действовать, он бесится и кидается на стены – я тогда посылаю его погулять.

Мы прощаемся и сажаем ее на поезд на Юнион-Стейшн. Она в бейсболке с эмблемой ФБР, купленной в сувенирной лавке на перроне. Тетка явно рада, что ее отпустили, а мальчик доволен обществом Эш и Нейта.

Мы движемся в Вильямсберг и прибываем перед ужином. Дети быстро врубаются в программу. Эш хочет одеться в платье того времени. Я начинаю оформлять прокат в Гостевом центре, но Нейт наклоняется ко мне и говорит:

– Не усложняй себе жизнь: купи новое, и вшей не будет. И вообще она его отдавать не захочет.

Я так и поступаю – покупаю ей платье, а она в придачу хочет башмаки переселенцев, которые тогда делались так, что левый от правого не отличался. Мы их покупаем, а мальчики хотят треуголки и деревянные ружья, которые кажутся достаточно безопасными, пока ребята не начинают ими пользоваться как битами и фехтовальными рапирами. Мы заезжаем в магазин Тарпли и на почту, где Нейт покупает старые газеты, всякие юридические документы и прокламации, Эш набирает себе гусиных перьев и порошковых чернил, а я играю роль человека-банкомата. И каждый раз, когда покупаю что-нибудь для кого-то из детей, приходится покупать то же самое для остальных. Стоит мне вынуть бумажник, они сбегаются, как утята, но Нейт, как ни странно, хочет очень мало. Каждый раз вместо вещей он говорит: «Я возьму деньгами», – и я ему даю десятку или двадцатку. Эшли нужны серебряные украшения, потом какая-то керамика, потом свечка для учительницы рисования, и еще, еще, еще. Я невольно задумываюсь, как должен был выглядеть банкомат того времени. Человек, сидящий в центре города на мешке золотых монет?