– Ладно, ладно, – шепчу я.

– Куда поедем в свободные дни? – интересуется Нейт.

– В смысле?

– Скоро школьные каникулы, вот интересуюсь, куда поедем.

– Вы всегда куда-нибудь ездите?

– Конечно, – отвечает он снисходительно.

– У Эшли тоже каникулы в школе в это время?

– Ага.

– Не слишком ли будет ездить просто так, без причины? – спрашиваю я.

– Иногда людям нужно развеяться, отвлечься.

– И куда обычно вы ездите?

– Кататься на лыжах в Аспен, иногда на Карибы или на образовательную экскурсию – например, посмотреть обиталище черепах на Галапагосских островах.

– А что тогда летом делаете?

– Лагерь, летняя школа, поездки, сколько-то времени на острове Мартас-Винъярд. У мамы всегда все продумано. Наверняка и на этот год план есть.

– Приятно знать. Выходит, на предстоящие каникулы есть план? И ты его имеешь в виду?

– На самом деле нет. Если ты ничего не придумаешь, можем всегда поехать в «Диснейуорлд».

– Как же это получается, что владелец собственного городка в Южной Африке желает поехать в «Диснейуорлд»?

Нейт отвечает не сразу.

– Я – человек, – заявляет он после паузы. – Ты думаешь, детишки Нейтвиля не знают Микки-Мауса? Он у них на футболках. Вся одежда, которую мы пихаем в благотворительные корзины на парковках моллов, продается – не отдается даром – бедным людям в заморских странах.

– Я понятия не имел.

– Никто не имеет, но когда смотришь документальный фильм о бедных странах, то все дети в футболках с американским киноперсонажем или лозунгом. Кстати, о детях: этого мальчика, сироту, мы можем с собой взять?

– Тут есть о чем подумать, – говорю я, несколько остолбенев.

Никогда не ездил никуда с детьми, тем более если детей двое, а к ним еще и сирота.

– Как его зовут?

– Не знаю.

– Как это не знаешь? Ты разве не навещал его в больнице?

– Заехал и закинул какие-то гостинцы, – отвечаю я, гадая, не знал ли я его имя и не забыл ли в какой-то момент. Я согласен с Нейтом, это кажется странным. – Уточню его имя, – говорю я. – Кстати, пока ты на линии: новости про отца хочешь узнать?

– Нет.

– Ну, ладно.

Я не собираюсь заставлять его слушать, но мне все-таки неловко владеть всей информацией в одиночку.

– Так мы можем наметить телефонную конференцию с Эшли и поговорить о поездке? – спрашивает Нейт.

– Конечно. Наверное, стоит с ней по скайпу связаться? – предлагаю я уже мягче.

– Не выйдет. У нее в школе видеочаты запрещены. Типа, педофилов боятся.

– Ладно, позвоним просто по телефону к концу недели.

Через несколько дней дети на телефоне оба. Я начинаю словами:

– Цель нашего разговора – составить план на каникулы.

– Что-нибудь веселое, – просит Нейт.

– Например? – спрашиваю я.

– На русских горках кататься, – предлагает Нейт.

– В отель куда-нибудь, – говорит Эшли. – Только чтобы не слишком жарко, не слишком холодно и чтобы не все время под крышей.

Не знаю, как это получается, но мы выбираем Вильямсберг – в основном благодаря Нейту, который все время разговора гуглит, как турагент, фильтруя и взвешивая желания, требования и запреты.

– Историческое место, отели с хорошим обслуживанием, и рядом – парк аттракционов «Сады Буша» и аквапарк «Грейт-Вулф-Лодж». Если захотим, можем остановиться в «Грейт-Вулф» в номере, где, скажем, двухъярусные кровати и встроенная бревенчатая хижина. А рядом – трек для картов.

Я смотрю на то место, о котором он говорит, и понимаю, что он еще ребенок. Это место – вирусный кошмар, озверевший летний лагерь, детская фантазия – водяные горки и картофельные чипсы. У меня заранее забивает хлором носовые пазухи, я представлю простыни из стопроцентного полиэстера и стулья с виниловой обивкой. Вспоминаю, как навещал в уик-энд Джорджа – тамошняя обстановка и то лучше. Но я молчу. Некоторые карты лучше не открывать.

– Будем голосовать? – спрашивает Нейт.

– Естественно, – отвечаю я.

– Все за Вильямсберг и его окрестности?

– Да! – дружно отвечают все.

Значит, решено. И как только принято решение, Нейт начинает меня бомбить насчет того, чтобы взять с собой мальчика.

Под конец разговора имя мальчика всплывает у меня в памяти. На самом деле всплывает какое-то мерзкое замечание Джорджа – как мать ребенка звала его по имени…

– Рикки, – говорю я. – То ли Рикки, то ли Рикардо.

– Так как его называть? – спрашивает Эшли.

– Рикки или Рикардо, – говорит Нейт.

– Хорошо, – говорит Эшли. – Давайте его позовем.

Я соглашаюсь позвонить, хотя сильно опасаюсь снова напоминать о нашей семье людям, которым мы столько вреда принесли. Но потом думаю про Нейта и Эшли, про их юношескую веру в возможность все исправить и заставляю себя позвонить.

– Можно попросить Кристину Мендес?

Имя я произношу медленно, потому что мысленно почему-то стал называть ее Кармен Миранда и боюсь, что вот так прямо в разговоре и назову.

– Нет дома, – отвечает мужчина.

Я хочу спросить, могу ли просить передать мое имя и телефон, но он вешает трубку.

Вечером я пытаюсь снова.

– Можно попросить Кармен?

– Ошиблись номером.

– Я хочу говорить с Кармен. Это про мальчика.

– У вас неправильно записано, ее зовут не Кармен, а Кристина. Ее еще нет дома.

– Прошу прощения, – говорю я, даже не поняв, что все-таки ляпнул. – Когда она будет?

Я с поразительной ясностью вижу предметы в кухне, фотографии детей, годами висящие на холодильнике, всякие вещи, валяющиеся там и сям и теперь уже залакированные временем и потеками апельсинового сока, молока, выплесками томатного соуса.

– Хотите что-нибудь передать?

– Я бы предпочел поговорить с ней лично.

При этих словах я отдираю край старой наклейки – эмблемы почтальона. Она глубоко залипла, и от отдирания края стало только хуже. Придется отскребать бритвой.

– Не кладите трубку.

– Алло? – звучит с подозрением женский голос.

– Здравствуйте, – говорю я. – Это говорит…

– Я знаю, кто вы.

– Нет, я его брат, дядя двух его детей.

Она молчит.

Я говорю, все вываливаю, все, что так трудно сказать.