Пилот F-15-Альфа, увидев, что русский истребитель пикирует закричал напарнику.

— Чего ждешь?! Он сейчас как камбала на дне! Осталось только воткнуть трезубец!

Третья ракета, обнаружив цель в непривычном для себя ракурсе, чуть помедлила и почти отвесно помчалась вдогонку «Саблезубому».

На то, что творилось вокруг Борис не смотрел. Он слушал и готовился к катапультированию.

«Высота 3500. Скорость 1700. Угол атаки 170.»

«Высота 2500. Скорость 1900. Угол атаки 180. Предельные перегрузки».

«Высота 1800. Скорость 2100. Угол атаки 180. Приготовьтесь к катапультированию».

«Высота…»

Борис отпустил РУС и кулаком ударил по красной кнопке.

Фонарь кабин с хлопком отделился от самолета. Под катапультным креслом второго пилота грохнули пиропатроны, кресло скользнуло по направляющим и Борис навсегда покинул истребитель.

Возможно, хоть и маловероятно, что он сумел бы скрыться в какой-то банановой стране и на старости лет стал бы рассказывать своим детям-метисам о тех приключениях, которые испытал в далекой России. Возможно и более вероятно, что его поймали бы и он покончил с собой в одной из тюрем, отсиживая пожизненный срок. Все возможно. Но ракета, которая была совсем близко к истребителю решила иначе. Ей даже не надо было сворачивать. Она обнаружила, что на прямой линии, соединяющей ее начиненный взрывчаткой нос и «Саблезубым» появилось новая мишень и без раздумий воткнулась в нее.

Катапультное кресло разлетелось в красно-серые клочья.

Истребитель Алексей выводил из пикирования со странным чувством превосходства над смертью. Ощущения были НЕМЫМИ. Где-то ревели двигатели, рвал волосы на голове ледяной ветер, кровь от чудовищной перегрузки шла из носа, перед глазами мелькали черные мухи. А он будто сидел в мягком наглухо закрытом спальнике, тянул РУС на себя и спокойно смотрел на стог сена внизу, где видел, казалось каждую травинку и ему абсолютно не было страшно. Может потому, что сердце, пережившее потерю близких людей уже не так боится за свою собственную судьбу?

«Саблезубый» чиркнул фюзеляжем о стог сена и пошел на длинный разворот. Пилоты F-15 посовещались.

— Альфа, я Браво, русский истребитель направляется к выходу из коридора следования президентского самолета. Какие будут указания?

— Проводи его. Если изменит курс, атакуй.

— Вас понял.

Алексей выровнял самолет и оглянулся. Внизу ярко пылал стог сена, подожженный раскаленными струями газа от двигателей. Слева «Саблезубого» догонял F-15. Алексей разыскал на полу кабины сорванный шлем и надел его. Встречный ветер, бьющий в открытую кабину сразу, казалось, стал тише и в шлемофонах раздался голос информатора.

«Внимание, разгерметизация! Немедленно покиньте самолет. Повторяю…»

Алексей хрипло рассмеялся.

— Много хочешь, дорогая! Потерпи, скоро прилетим.

Он включил радиостанцию и сразу услышал взволнованный голос Каленова.

— Борт 01, отвечайте! Борт 01, почему молчите?!

— Я борт 01, вас слышу.

Похоже, что в ЦУП-е голос Алексея для всех был полной неожиданностью, потому что наступила тишина. Алексей спросил.

— Повторяю, я борт 01. Почему молчите? Что у вас случилось?

— У нас?! У нас случилось? Ты хоть понимаешь, что мы уже час до вас докричаться не можем?! Тут такое на экране происходит! Вас атаковали? Есть повреждения? Как ваше самочувствие? Ракеты все на борту, или..?

Алексей попросил.

— Я все объясню после посадки. Мне нужен аэродром. Не далее как в трехстах километрах. Горючего в обрез. Ракеты все на подвесках.

В ЦУП-е посовещались и Каленов снова взял микрофон.

— Поворачивай на Санкт Петербург. Азимут 90. Тебя пустят, мы предупредим.

«Саблезубый» стал менять курс и F-15 оказался совсем близко. Алексей помахал ему рукой и показал на север — мол, туда пойду. Пилот F-15 кивнул, показал на прощанье большой палец и заложив лихой вираж помчался к Альфе.

Агентурное наблюдение № 27

Ирак. Недалеко от Багдада. Разговор невыясненного объекта с руководителем Управления тайных операций ЦРУ.

— Да, это я… Не надо так кричать! Я сам только что узнал об инциденте. Не представляю, как он смог это сделать. Я не отдавал такого приказа! Задача была одна — перегнать истребитель с Жуковского через границу в Ирак! Никакой самодеятельности, тем более такого плана! Да, операция провалилась. К сожалению так тоже бывает и очень часто. Но ведь все закончилось благополучно, верно? Где Мердок? Он в Москве вместе с моим человеком. Женщина, агент. Приглядывает за ним и в случае чего… Да, я согласен, его надо убирать. Я звоню ей и отдаю приказ о ликвидации.

Получив от Рожкова приказание направить агентов в Домодедово, Свирский немедленно позвонил Соболю. Через пару длинных гудков тот откликнулся.

— Я слушаю, товарищ полковник!

— Где вы сейчас находитесь?

— Согласно вашему приказу работаем с персоналом гостиницы «Ирбис» на предмет выяснения личности интересующего вас постояльца. Того, к которому приезжал Борис Корин.

— Что удалось узнать?

— Зарегистрирован как гражданин Канады. Бизнесмен. Живет уже несколько дней. В номере появляется поздно вечером, остальное время где-то шастает. Сейчас его нет. Портье сказал, что он ушел рано утром. Мы тут с Громом…

— Что вы опять натворили?

— Да так… Вещички его профильтровали. Портье был против, но я его уговорил.

— В зубы, что ли дал?

— Обижаете, товарищ полковник! Так, под дых чуть-чуть. В, общем, он согласился проводить нас в номер этого «канадца».

— Информативнее, Соболь!

— На дверях был «флажок», но в номере никакой компры нет. Ничего особенного. Разве что ноутбук со спутниковым телефоном. Так это сейчас разрешается.

Свирский принял решение.

— Вот, что, Соболь. Тут у нас ситуация аховая, требуется ваше участие. Я сейчас пошлю на подмену вам парочку других парней, а вы быстренько отправляйтесь в аэропорт Домодедово. Там экипаж «Саблезубого» Кедров-Корин произвел несанкционированную посадку, заправил истребитель и летит в неизвестном направлении. Во время этого инцидента был ранен один из техников заправщика. Его увезли в медпункт аэропорта. Если он еще там, то побеседуйте с ним обстоятельно.

— Я понял, товарищ полковник. Обстоятельно.

— Не в том месте акцент делаешь, Соболь! В первую очередь побеседуйте. А за грудки хватать не надо! Неизвестно какая еще там рана. Может он и говорить то не может.

— Если язык не отстрелили, заговорит.