Однако понадобятся десятилетия, чтобы боль от потери притупилась и королева вновь почувствовала вкус к жизни. Время лечит, но еще целебнее присутствие людей, способных согреть обледенелую душу своим теплом. И с такими людьми Виктории повезло.

Современники дали Виктории прозвище «виндзорская вдова», но гораздо уместнее было бы назвать ее вдовой балморальской. В Балморале, среди величественных шотландских гор, в ней вновь пробуждался интерес к жизни. Журчание ручьев и раскатистый говор крестьян действовали на королеву умиротворяюще. В Шотландии Виктория оживала, в Англии сгибалась под весом огромной, как целый мир, скорби.

Если королева не идет к Балморалу, значит, Балморал придет к королеве. В октябре 1864 года королевский казначей Чарльз Фиппс, по совету придворного врача Дженнера, выписал в Осборн из Балморала любимых пони королевы, а в придачу к ним ее слугу-горца Джона Брауна. Авось простой, но с хитрецой шотландский парень развеселит государыню и согреет заботой ее оцепенелую душу.

Шотландец приехал и развеселил.

На бумаге звание Джона Брауна значилось как «королевский слуга-горец», но в семье Виктории его называли по-разному. Принц Уэльский болезненно морщился при упоминании «этого дикаря». Остальным принцам и принцессам тоже было что о нем рассказать: каждому из них шотландец насолил по-своему, неповторимо. Было о чем посудачить, но с оглядкой – не идет ли мама? Она без устали пела дифирамбы «доброму, полезному, верному и преданному слуге», какого у нее никогда прежде не было.

Так кто же он такой – слуга, близкий друг или, если верить слухам, фаворит?

Джонни Браун родился в 1826 году в деревушке Крэти близ Балморала. Его родителями были трудолюбивые и весьма плодовитые фермеры: впоследствии восемь братьев Джона тоже так или иначе прибились к королевской усадьбе. С детства Джон тянулся к лошадям и в 1842 году устроился конюхом к сэру Роберту Гордону, тогдашнему владельцу Балморала. В довесок к землям, купленным у Гордона, королевская чета получила штат слуг-гилли.

Стаж при дворе Браун начал нарабатывать с 1851 года, когда водил под уздцы лошадку королевы во время ее поездок по окрестностям Балморала. Из всей толпы слуг – загорелых, пропахших потом и виски, одетых в не первой свежести килты – принц Альберт выделял именно Брауна. С его веселостью и прямодушием Браун воплощал народный характер. Внешность слуги тоже радовала глаз: высокий, широкоплечий, с огненно-рыжей бородой и крепкими ногами, которые всегда цепляли королевский взгляд.

В 1858 году Браун был назначен личным слугой принца Альберта, хотя Виктория часто одалживала его у мужа. «Наш добрый Дж. Браун так внимателен к нам и так заботлив, он стал моим особым слугой, лучше и полезнее которого нельзя и желать»[191], – писала она Вики.

Браун клялся, что «честнее слуги, чем я, вы ни в жисть не найдете». Он неизменно сопровождал королеву на прогулках, в том числе и на вылазках, которые она совершала инкогнито. Для Виктории он стал не только конюхом, но «лакеем, пажом и даже горничной», ведь он «так отлично управлялся с плащами и шалями». На пикниках суровый горец самолично заваривал королеве чай, и что это был за напиток! На все похвалы Браун отвечал не без гордости: «Еще бы, мадам, я ж туда столько виски подмешал!»

Виктория ничего не имела против виски. Находя в корзине, заботливо собранной Брауном, одни только лепешки да бутылку с заветным напитком, она не возмущалась, а ела, что дают.

Как завистливо подмечали фрейлины, с простыми слугами Виктория держалась куда приветливее. Другого собеседника она заморозила бы взглядом за неосторожное высказывание, но ее забавляла грубоватая простота Брауна, и шотландцу все сходило с рук. Как-то раз во время спуска по скользкому горному склону Браун подхватил на руки леди Черчилль, заметив при этом: «Ваша милость не такая тяжелая, как ее величество». «По-твоему, я потяжелела?» – тут же отозвалась королева, а Браун отвечал с непробиваемым спокойствием: «Вообще-то да».

На другие слабости шотландца Виктория тоже смотрела сквозь пальцы. Она терпеть не могла табачный дым – а Джон Браун набивал в ее присутствии трубку. Она устраивала Берти нагоняй за пьянство – Джон Браун напивался так, что уходил отсыпаться в близлежащий лес. Присутствие этого пропойцы смущало придворных дам, но королева, казалось, не замечала, что от него разит перегаром. Для состояния, именуемого «в стельку», у нее был припасен эвфемизм «сконфужен». Конфуз приключался с Брауном регулярно, но в глазах королевы даже запои не умаляли его достоинства. Пусть уж пьет, дитя природы.

Когда Браун прибыл в Осборн, Виктория вцепилась в старого друга и ни за что не хотела его отпускать. Как записал один из придворных, распорядок дня в Осборне выглядел следующим образом:

«Как только распогодится, королева завтракает в открытой беседке, летом около 10 утра.

Браун приносит ее частную корреспонденцию, отсортированную фрейлиной.

Браун читает ей вслух газеты, и они обсуждают текущие дела.

Королева работает до часу дня.

Полуденный отдых.

Катание верхом по усадьбе или за ее пределами.

Остаток дня посвящен государственным делам, обедам, приемам»[192].

Общение с шотландцем стало для Виктории любимым антидепрессантом. В отличие от придворных и даже от детей, которые только и могли, что возмущенно попискивать под ее пятой, Браун не трепетал перед королевой. В его глазах она была просто женщиной – упрямой, капризной и вредной, – но попавшей в страшную беду. Обходился он с ней соответственно – когда успокаивал, когда прикрикивал, чтоб выбросила дурь из головы. Порою он называл ее не «мадам», а «женщина» (wumman с его роскошным шотландским акцентом).

Он посылал ее переодеваться, если ему не нравилось ее старое платье («Да на нем же плесень растет!»). Задержавшись, вместо извинений хвалил шляпку королевы («Ух ты, вот вы и приоделись к лету!»). Заботливо, как маленькой, завязывал плащ под подбородком, ворча: «Не дергайся, женщина, что ж ты даже голову поднять не можешь!»

Никто не мог взять в толк, что королева находит в этом грубияне, как сносит попреки от рыжего деревенщины. Но для Виктории Браун стал одним из череды сильных, самоуверенных мужчин, у которых она искала защиту. Сначала дядя Леопольд, затем лорд Мельбурн, а теперь вот уроженец аберденширской деревушки. Человек-скала, который защитит от житейских бурь. Доверь ему поводья – и он приведет куда нужно. Со смертью Альберта ее жизнь лежала в руинах, Браун же был тем фундаментом, на котором можно было отстраиваться по кирпичу. Кроме того, ей льстило, что хотя бы для кого-то она была всего лишь wumman. Ей так не хватало простых человеческих чувств!