Иногда к нему заходили Ансгарий и Ардагар. Склоняясь, чтобы не задеть головой низкую притолку, они вступали в пристройку, придвигали ближе к огню чурбаки, садились, заводили неспешный разговор.

Поначалу Марго выгоняли. Но потом перестали, и она, приютившись в темном уголке возле двери, слушала, как они разговаривают о какой-то северной миссии, о неведомом городе Бирке, о конунге данов. Марго почти ничего не понимала, улавливала лишь, что ее новый господин Ардагар и отец Ансгарий собираются поехать на север, к конунгу данов, чтобы заручиться его дружбой и увериться в его добрых намерениях. А еще они хотели построить церковь в Хедебю, чтоб крестить там данов. Ансгарий говорил, что Бьерну, — так он называл викинга, — следует присоединиться к миссии на север.

— Отрекшийся от Бога язычник Клак[73]по наущению Лотаря вынашивает недобрые мысли. Ходят слухи, что он собирает войско, дабы, по его словам, "отмстить за друга и брата"… — склоняясь головой к молчаливо слушающему викингу, нашептывал Ардагар.

В доме было тихо, его шепот доносился до угла, где пряталась Марго. От очага исходил слабый желтый свет, согнутые на чурбаках фигуры отбрасывали на стены длинные черные тени. Тени шевелились, перешептывались.

А викинг молчал.

— Хорик Датчанин приходится родичем тебе и твоему отцу, ты дружен со многими его ярлами. Под твоей защитой наша миссия будет в безопасности… — продолжал Ардагар. — Клак не станет затевать нападение на Гаммабург, если это будет грозить войной с Датчанином.

В полутьме лицо Ардагара становилось красным, отчетливее провисали мешки под глазами, а тонкие волосы на голове казались сальными. Зато лицо Ансгария, наоборот, обретало резкость и решительность. Его губы шевелились:

— Господь дал нам силы вынести тебя с поля боя, Господь оставил тебе жизнь, помоги же и ты восславить Его милость, спасти невинные души…

А викинг молчал.

Потом гости уходили, оставляя Марго наедине с викингом.

В первые ночи Марго выходила во двор и ложилась спать у дверей, но однажды, намаявшись за день, заснула на полу в доме. В ту ночь ей снилась мать. Она вплетала ей в волосы красивую красную ленту и напевала что-то очень печальное. Руки матери гладили голову Марго, от материнского передника пахло квашеной капустой, но Марго было одиноко, как никогда. Она выдернула из волос ленту, бросила ее матери и побежала прочь от нее со всех ног. Она бежала, бежала, бежала и… проснулась.

Не было ни матери, ни красной ленты. Был чужой узкий дом, слабое потрескивание углей в очаге и спящий на подстилке возле очага незнакомый мужчина. На его теле красными буграми вздувались шрамы, из приоткрытого во сне рта вырывалось хриплое дыхание, на высоком лбу плясали отблески пламени, а черные волосы змеями вились вокруг его головы, заползали на шею, прикасались к темным от солнца и ветра плечам. От него исходил жар сильнее, чем жар очага, и он был гораздо более одинок, чем сама Марго.

После той ночи Марго стала спать в доме. Она больше не боялась викинга, даже жалела его. Он казался ей похожим на того странного зверя, которого однажды привез в Гаммабург торговец с юга. Он вез зверя в подарок королю. Зверь напоминал рысь, только был намного крупнее, и шкура у него была вся в желто-черную полоску. Зверь медленно ходил по клетке, сделанной из железа, хлестал себя хвостом по полосатым бокам и пристально разглядывал столпившихся вокруг клетки людей. Он не ел мясо, которое приносил ему торговец, а в его холодных глазах Марго видела тоску и презрение. Подружка Марго Агни боялась зверя, рассуждала о его когтях и о том, что его ловили сразу двадцать охотников и десять из них он убил, а Марго думала, что, будь ее воля, она непременно выпустила бы зверя на свободу… Потом клетку со зверем погрузили на большую телегу и увезли к королю. Почти так же, как теперь пытались увезти куда-то темноволосого викинга…

На исходе месяца к Марго пришла Элиса. Викинга не было дома, и Марго в одиночестве зашивала порванную юбку, когда дверь распахнулась и сунувшаяся в щель голова Матфея прошипела:

— Выйди на двор. Сестра пришла.

Воткнув иглу в повешенную на стену тряпицу, Марго вышла на двор.

Было уже поздно, солнце уползало за стену, обливая стены монастыря слабым красноватым сиянием. Элиса в нарядном платке стояла посреди двора, озиралась по сторонам, теребила в руках небольшой сверток. Заметив Марго, она повеселела, шагнула навстречу.

— Вот, — протянула она сверток сестре. — Мать послала.

— Спасибо, — сказала Марго.

Сверток был легким, от него исходил запах свежей выпечки. Марго показалось, что сестра похудела и стала ниже ростом.

— Как ты? — спросила Элиса.

— Хорошо. — Марго не знала, о чем говорить. Переминалась с ноги на ногу, рассматривала носки своих сапог. Тех самых, которые когда-то сунула ей с собой мать.

— Новый господин не обижает? — допытывалась сестра.

— Нет.

На одном сапоге, чуть сбоку от шва, засох комочек светлой серой грязи. Марго сковырнула его каблуком другого сапожка, растерла в пыль, сравнивая с землей.

— А как вы там? — наконец глупо спросила она.

Сестра обрадовалась.

— Хорошо. Очень хорошо! Господин граф уехал, работы в крепости стало меньше…

— Все ли здоровы? — помогла ей Марго.

— Все. Все, Божьей милостью! — Сестра кинула взгляд на крест, венчающий крышу монастырской часовни, перекрестилась.

На ней была новая рубашка и материна юбка, немного ушитая по бокам. В том узелке, который мать дала Марго с собой, отводя ее к новому господину, тоже была рубашка. Три дня Марго рыдала по ночам, зарываясь в нее лицом, а на четвертый выбросила в огонь…

— Ладно, — сказала Марго. — Пойду я.

— Что, уже? — удивилась Элиса.

Марго пожала плечами:

— Дел много.

Она проводила сестру до ворот, даже вышла за ней следом. Постояла, глядя, как обтянутая нарядной тканью спина Элисы скрывается за холмом. Потом присела у стены на корточки, развязала сверток. Внутри лежало несколько лепешек, платок из синей пестряди и завернутая в тряпочку монетка.

Марго отложила в сторону платок, отломила кусок лепешки. Сунула ее в рот, прижала к груди тряпочку и заплакала.

Она сидела, скорчившись под монастырским забором, маленькая, жалкая, жевала сухую лепешку и плакала. Слезы застилали ей глаза, поэтому она не сразу увидела викинга. А когда увидела, было уже поздно — он возвышался прямо над ней. Снизу он казался совсем огромным, его плечи закрывали заходящее солнце, тень скрывала лицо, оставляя на виду лишь змеи косиц и блестящие влажные глаза. Он был похож на неведомого языческого бога, которых, конечно же, не было, — ведь Бог был один. Но он все равно походил на другого, незнакомого Марго, бога…