В это время в России бушевала Гражданская война. Генерал Петр Николаевич Врангель, который жил до апреля в Стамбуле, был приглашен обратно в Крым, чтобы принять командование над добровольческой Белой армией, заменить генерала Деникина и бороться с красными. Он с удовольствием принял предложение, реорганизовал и возглавил армию, одержав несколько побед. Он остановил продвижение красных и на некоторых фронтах даже вынудил их отступить.

Сеит и Шура с большим воодушевлением следили за новостями, узнавая их из газет и от новоприбывших. Они обменивались планами, что будут делать в том случае, если когда-нибудь им посчастливится вернуться. Они испытывали душевный подъем от этой мысли. Сеит часто говорил:

– Как только я сойду с корабля, я побегу целовать руку отцу. Затем отвезу тебя в Кисловодск.

Шура прижималась к нему:

– Это будет замечательно, я так соскучилась по своей семье.

Увы, дела на фронте были далеки от того, чтобы их мечты исполнились. Большевики заключили мирный договор с Польшей, в результате чего бросили все свои силы на юг. Последние отчаянные попытки отбить натиск красных провалились, и 15 ноября 1920 года Севастополь пал. Для Белой армии и ее сторонников, пытавшихся избежать ужасной участи, уход стал неизбежным. Врангель использовал все возможные плавучие средства.

Суда, перевозившие Белую армию Врангеля, прибыли к Босфору через пару дней после ухода из Крыма. Они доставили самую разношерстную толпу, когда-либо иммигрировавшую в Турцию: солдат, генералов, кучеров, графов, графинь, баронов, баронесс, артистов балета, музыкантов, художников, докторов, инженеров, проституток, русских, татар, кавказцев, казаков. Эти люди наводнили Пера.

С последним прибывшим в Стамбул судном надежды Сеита и Шуры на возвращение окончательно рухнули. Началась новая эра. Не проходило и дня, чтобы они не встретили белоэмигрантов. Несмотря на различия в культурном и социальном уровне, судьба объединила всех. Сеит и Шура разговаривали с соотечественниками, пытаясь узнать новости о тех, кого они там оставили.

Шура теперь служила кассиром в русской аптеке Зеземского на площади Таксим. Это место было биржей новостей для русских, приезжавших в Пера. Сюда люди приходили узнать о своих потерявшихся родственниках. Некоторые покинули дом, не успев предупредить об этом семью, другие потеряли друг друга, пытаясь взобраться на корабль.

Шура и Сеит считали себя везучими. Новые жители Пера, вне зависимости от чинов и званий, метались в поисках любой работы – и редко находили ее.

Однажды хозяин попросил Сеита поговорить с двумя девушками, пришедшими в прачечную. Они назвали себя генеральскими дочерьми, однако Сеит сразу понял – единственным их занятием было блуждание по улицам в поисках клиента. Приняв во внимание, что девушки явно понравились Кириосу Константинидису, Сеит прикинулся простачком – и «жрицы любви» стали прачками.

Со временем Сеит и Шура нашли людей своего круга. Сеит встретил Манола, сослуживца по фронту. Манол воевал в армии генерала Врангеля и с трудом попал на последний корабль, покидавший Крым, на котором встретил красивого высокого молодого человека по имени Искендер Бейзаде, сына богатого турецкого землевладельца из Баку. Сеит пригласил новых беженцев в гости в свою комнату над прачечной.

Шура накрыла стол едой из ресторана Волкова. Разлили по стаканам водку. Сеит встал и поднял тост за гостей:

– За ваше здоровье!

Шура подняла стакан, не вставая с места, и повторила за ним со слезами на глазах:

– За ваше здоровье!

Одним глотком они опустошили стаканы и наполнили их вновь. На столе были русские блюда: пирожки, винегрет, копченая рыба и жареная утка. Гостей Сеита уже давно так не потчевали. Была их очередь встать с тостом. Затем подняли тост за царя, за Стамбул, затем опять за гостей и вновь за хозяев, пока не кончилась бутылка. Они откупорили другую. Когда Манол и Искендер начали рассказывать о делах в России, ужин невольно прервался. Сеит спросил про Крым.

– Когда мы отступали, все полыхало, Сеит. Боже, спаси тех, кто остался!

Остальные мужчины отозвались на молитву Манола:

– Аминь!

Шура перекрестилась. Сеит обнял ее и поцеловал в голову. Их религии различались, но их молитвы, как и их мечты, были об одном и том же.

– А что насчет Кисловодска? Что там происходит? – спросил Сеит Искендера.

– То же самое. Дома конфискованы. Благородные и богатые или убиты, или увезены в неизвестном направлении. Очень мало тех, кому удалось бежать всей семьей.

Шура заплакала, закрыв лицо руками. Искендер продолжал:

– Большевики собрали детей, оставшихся без родителей. Бог знает, куда они отвезли их. Похоже, они сделали то же самое в Крыму. Должно быть, они отвезли их в лагеря для перевоспитания. Теперь их воспитают и вырастят как большевиков.

Он утер слезы тыльной стороной ладони и опустошил свой стакан. Наполняя его снова, он сказал:

– Моему сыну… сейчас должно быть четыре… кто знает?

За столом царили тишина и слезы. Сеит покрепче обнял Шуру. Затем четверо молодых людей запели песню донских казаков о степях и вольной воле, плача о своей потерянной стране на втором этаже прачечной в Бейоглу.

Уже почти рассвело, когда Сеит и Шура проводили гостей. Закрыв дверь, они обнялись. Некоторое время они стояли так, безмолвно принося друг другу соболезнования за потери, которые они понесли. Им не надо было говорить. Они слишком хорошо понимали друг друга. Наконец Шура вытерла слезы:

– Мне так жаль, дорогой, что я не смогла удержаться.

– Поплачь, моя красавица, тебе станет легче.

Союзники, оккупировавшие Стамбул, относились к белоэмигрантам довольно мягко. Несмотря на это, суда, приходившие в порт, задерживались ими в бухте иногда на дни, а иногда на недели из опасения проникновения в город шпионов красных.

На лицах счастливчиков, которые смогли получить паспорта, можно было прочесть муки, страх, ужасные переживания, через которые им довелось пройти. Боль от того, что родную страну пришлось оставить в адском огне и реках крови, терзала их сердца. Они не могли поверить, что выбрались оттуда живыми.

Стамбул сам был в осаде, но приветствовал приезжавших и предлагал им новую жизнь, хотя и непривычную. Беженцы мечтали вернуться в Россию и цеплялись за несбыточную мечту. Надежда на то, что «Когда-нибудь этот день наступит!», придавала им сил и не позволяла растрачивать средства, которые удалось сохранить.

В Бейоглу русский язык был слышен чаще, чем любой другой, даже турецкий. Было практически невозможно прогуляться от Тепебаши до Пера без того, чтобы не столкнуться с белоэмигрантами на каждом шагу. Никогда за свою историю великий город не принимал одновременно столько знати. Белоэмигранты отличались от псевдоевропейского населения города и стали законодателями моды на западный манер.