Но капитал, приносящий проценты, исторически существует как готовая, старинная форма, а потому и процент – как готовая подформа прибавочной стоимости, произведенной капиталом, – существует уже задолго до того, как появляются капиталистический способ производства и соответствующие ему представления о капитале и прибыли. Поэтому и до сих пор денежный капитал, капитал, приносящий проценты, все еще остается для народного представления капиталом вообще, капиталом в собственном смысле. Отсюда, с другой стороны, и то долго господствовавшее представление, будто процентом оплачиваются деньги как таковые. То обстоятельство, что данный в ссуду капитал приносит процент независимо от того, применяется ли он в действительности как капитал или нет, укрепляет представленье о самостоятельности этой формы капитала.

Следовательно, процент представляется капиталисту прибавочной стоимостью, которую капитал дает сам по себе и которую он поэтому стал бы давать и без производительного применения.

По отношению к отдельному капиталисту это практически верно. От его усмотрения зависит, отдать ли свой капитал в ссуду в качестве капитала, приносящего проценты, или самостоятельно увеличивать его ценность, применяя в качестве производительного капитала. Но в общем понимании, т. е. в применении ко всему общественному капиталу, – как у некоторых вульгарных экономистов, причем это выдается даже за основу прибыли, – это, конечно, нелепо. Бессмысленно, конечно, предполагать возможность превращения всего капитала в денежный капитал, если нет людей, покупающих средства производства и увеличивающих их стоимость. Если бы непомерно крупная часть капиталистов захотела отдавать свой капитал в ссуду за проценты, то в результате получилось бы огромное обесценение денежного капитала и огромное падение размера процента; многие тотчас же были бы лишены возможности жить на свои проценты и, таким образом, были бы вынуждены снова превратиться в промышленных капиталистов. Но, как уже сказано, для отдельного капиталиста это факт. Поэтому, даже хозяйствуя с собственным капиталом, он необходимо рассматривает ту часть своей средней прибыли, которая равна среднему проценту, как продукт своего капитала как такового, получающийся независимо от производства.

Приносящий проценты капитал – это капитал как собственность, в противоположность капиталу как функции.

Свое притязание на предпринимательский доход, а следовательно, и самый этот доход функционирующий капиталист выводит из функции капитала в противоположность капиталу как собственности. Но быть представителем функционирующего капитала – это не синекура, подобная представительству капитала, приносящего проценты. Капиталист управляет процессом производства, как и процессом обращения. Эксплуатация производительного труда стоит усилий, кто бы ею ни занимался: сам ли капиталист или другие от его имени. Поэтому предпринимательский доход представляется ему, в противоположность проценту, результатом его функций не как собственника, а как рабочего.

Поэтому в его голове необходимо возникает представление, что его предпринимательский доход не только не находится в какой-либо противоположности наемному труду, не только не является просто неоплаченным чужим трудом, а, напротив, сам есть не что иное, как заработная плата, плата за надзор.

В то время как процент представляется частью прибавочной стоимости, которую производит капитал сам по себе, предпринимательский доход необходимо представляется происходящим из производства.

Следовательно, предприниматель кажется создающим прибавочную стоимость не потому, что работает как капиталист, а потому, что, несмотря на свое качество капиталиста, он тем не менее тоже работает.

Представление о предпринимательском доходе как о вознаграждении за труд надзора находит дальнейшую точку опоры в том, что часть прибыли в самом деле можно обособить как заработную плату и она действительно обособляется таким образом или, точнее, наоборот: часть заработной платы кажется составной частью прибыли. Это жалованье управляющего.

Труд верховного надзора и руководства необходимо возникает всюду, где многим лицам приходится работать сообща ради общей цели. Но он имеет двоякий характер.

С одной стороны, во всех работах, в которых сотрудничают многие индивидуумы, общая связь и единство процесса необходимо представлены одной управляющей волей и функциями, относящимися не к частичным работам, а ко всей деятельности мастерской, как это имеет место с дирижером оркестра. Это производительный труд, выполнять который необходимо вообще всюду, где люди работают коллективно.

С другой стороны, этот труд главного надзора необходим при всех способах производства, основанных на противоположности между рабочим и собственником средств производства. Чем больше эта противоположность, тем необходимее надзор. Совершенно так же, как в деспотических государствах, труд верховного надзора и всестороннего вмешательства правительства охватывает обе стороны: и исполнение общих дел, вытекающих из природы всякого общества, и специфические функции, вытекающие из противоположности между правительством и массой народа.

У писателей древности, непосредственно наблюдавших систему рабства, обе стороны труда по надзору были неразрывно соединены в теории, как это имело место и на практике, – совершенно так же, как у современных экономистов, которые считают капиталистический способ производства вечным и неизменным.

Аристотель без обиняков говорит, что господство как в политической, так и в экономической области возлагает на властителей работу господствования, которая в экономической области сводится к умению потреблять рабочую силу, и прибавляет к этому, что труду по надзору не следует придавать большого значения, почему «господин», если только он достаточно состоятелен, передает «честь» этих хлопот надсмотрщику.

То обстоятельство, что от власть имущего эксплуатация чужого труда требует труда руководства и верховного надзора, довольно часто выставляется как основание для оправдания этой эксплуатации. Точно так же присвоение чужого неоплаченного труда столь же часто представляется в виде заработной платы, подобающей собственнику капитала. Но всего лучше делает это защитник рабства в С. Штатах адвокат О’Коннор в своей речи, произнесенной 19 декабря 1859 г. на митинге в Нью-Йорке под знаменем «Справедливость к Югу»[51]. «Но, господа, – сказал он при громких аплодисментах, – сама природа предназначила негра к положению раба. Он крепок и силен в работе; но природа, давшая ему эту силу, отказала ему как в умении управлять, так и в желании трудиться (одобрение). И в том и в другом ему отказано! И та же природа, не наделившая его волей к труду, дала ему господина, для того чтобы он вынудил эту волю и сделал из него в тех климатических условиях, для которых он создан, полезного слугу как для самого себя, так и для господина, управляющего им. Я утверждаю, что нет ничего несправедливого в том, чтобы оставить негра в положении, в которое его поставила природа; нет ничего несправедливого в том, чтобы дать ему господина, который управляет им; и у негра не отнимают каких бы то ни было его прав, принуждая его за это работать и доставлять справедливое вознаграждение своему господину за труд и таланты, которые тот применяет, для того чтобы управлять им, и сделать его полезным как для него самого, так и для общества».