Я на скаку вытащил веревку с петлей, у одних это называется арканом, у других — лассо. Те и другие умеют метать его издали, но я не те и не другие, потому остановил коня рядом с заборчиком, держа веревку наготове.

Они сразу опустили кружки и смотрели с заинтересованным ожиданием. Никто даже не потянулся к мечу или ножу, сейчас ясный день, городская стража близко, да и не сумасшедший же я, заводить ссору с целым отрядом.

— Ты! — крикнул я. — Пьяная мразь!.. Думал, сойдет с рук?..

Он в двух шагах, но я не был уверен, что смогу даже с двух шагов метнуть лассо, потому спрыгнул прямо с седла на ту сторону заборчика. Петля мелькнула в моих руках и широко легла на шею Тегера, захватив и плечо. Я поспешно дернул, чтобы захлестнула именно шею, прыгнул обратно в седло и, быстро намотав веревку на седельный крюк, послал Зайчика вдоль улицы.

Конь ринулся, как будто им выстрелили из катапульты. За спиной затрещало, забор разлетелся в щепки, как стая вспугнутых голубей. Мы пронеслись два квартала прежде, чем я оглянулся. Тело задушенного Тегера волочится, подпрыгивая и ударяясь о неровные булыжники мостовой. Одежда излохматилась, и если он еще и жив, то уж в таком состоянии, что не вытащит нож, чтобы перерезать веревку.

На улице разбегались с криками, труп на поворотах заносит и с размаху бьет о стены, деревья, столбы. Я сцепил зубы, одной рукой вытащил меч, дома мелькают, как будто на полном скаку мчатся навстречу и лишь в последнее мгновение успевают отпрыгивать в сторону.

Распахнулась площадь, на той стороне роскошный дворец Бриклайта. Перед ним кучки народа — то ли праздношатающиеся, то ли бедолаги, попавшие к нему в зависимость и льстиво старающиеся попасть на глаза всесильному хозяину города.

Зайчик пронесся, победно гремя копытами. За нами тянется след слабого крика, но мы опережаем его намного, и когда копыта прогремели перед самым дворцом, народ лишь подался в стороны.

Я взмахом меча перехватил туго натянутую веревку, крикнул яростно:

— Эта сволочь наказана... вы знаете за что!.. И трое остальных подонков умрут так же страшно! Семя Бриклайта будет вырвано с корнем!!!

Зайчик развернулся и понесся, всё больше набирая скорость. За спиной остались крики, свисток дудки городской стражи, я видел даже обнаженные мечи, но Зайчик всё набирал скорость, впереди наконец появилась городская стена.

— Давай, — сказал я, — на ту сторону. Через ворота не светит...

Зайчик всхрапнул обиженно, зачем такое говорить, когда он сам раньше меня всё понял и направился именно сюда. Еще два могучих удара копытами, сильный толчок, меня вжало в седло так, что заскрипели кости во всём теле. Стена выросла и опустилась. Копыта почти задели ее верх, но Зайчик подогнул ноги, и теперь мы неслись навстречу стремительно приближающейся земле.

Я едва удержался от желания закрыть глаза, не такая уж и высокая эта стена, но всё-таки тряхнуло еще сильнее, позвоночник затрещал и кости заскрипели. Зайчик помчался в сторону гор, город за спиной быстро уменьшается, а ветер всё сильнее выворачивает губы и пытается выдавить глаза.

— Тихо-тихо, — взмолился я. — Понимаю, тебе хочется показать себя в полной красе... но что делать, нам пока так далеко не надо.

Он остановился так резко, что я, даже крепко-накрепко вцепившись в ремни, едва не перелетел через голову ему под копыта.

Среди ровной выжженной пустыни, где желтая трава жмется к земле, вздымается башня из темного камня, блестящая, словно по стенам всё время стекает вода.

Я смотрел и не верил глазам: исполинские камни, из которых сложена башня, по размерам побольше тех, что в Баальбекском храме. Непонятно, как их затаскивали наверх, откуда вообще их везли, поблизости ни гор, ни каменных карьеров.

В трещинах башни угнездились уже не кусты, а целые деревья, сейчас голые ветки угрожающе вздымаются к небу. От ворот так и пышет доледниковым периодом, в то же время ни ржавчина, ни что другое не коснулось этих врат.

Я подъехал ближе, на одной половинке выпукло смотрит на меня гигантский череп размером со всадника. Череп человеческий, в то же время глазные впадины шире, узкие скулы раздвинуты в стороны, а зубы все травоядные, если можно так сказать: без клыков хищника, без резцов, даже спереди одни коренные. И постоянное ощущение, что из темных глазниц за мной следят упорно и неотрывно.

— Что за жизнь, — сказал я с тоскливой дрожью в голосе. — Сколько еще проходить мимо этих Заколдованных, Зачарованных и прочих запретных башен и замков?

Зайчик сочувствующе ржанул, повернул голову, огненный глаз посмотрел с немым вопросом: ну что, обратно?

— Да, — согласился я. — Обратно... А потом когда-нибудь вернемся.... И всласть пороемся во всех подвалах...

Зайчик сопел, фыркал, понес меня вокруг башни, еще больше растравив душу, всеми фибрами чую, что там всего-всего, мне бы только добраться, я не суеверен, и нечисть меня тоже не пугает, но Зайчик уже перешел в галоп и пошел обратно к городу.

Я вдохнул, заставил себя думать, что делать дальше, но перед мысленным взором замелькали картинки, как я набрасываю петлю на шею, как с силой пробиваю телом мерзавца дощатую ограду, как волочится по камням, как его мотает и бросает из стороны в сторону... Этот гад успел ухватиться за веревку, но на повороте хорошим ударом о стену вышибло дух, и пальцы разжались, а мгновения достаточно, чтобы шейные позвонки хрустнули...

Я так и эдак прогонял перед глазами эти сладостные сцены, но раскаяния никакого, как и христианского сострадания. Даже не насытился, а когда вспомнил об оставшихся трех братьях этой сволочи, пальцы сами собой сжались, будто хватаю всех за глотки.

Сейчас они уверены, что я унесся из города и никогда больше не вернусь. Придется разочаровать как зажравшихся обывателей, так и особенно семейство Бриклайтов. Я вернусь. Я еще как вернусь. Тараскон меня запомнит больше, чем красную чуму в прошлом столетии!

За холмистой грядой открылся вид на городские стены. Дальше рисковать не стоит, я спрыгнул на землю и поцеловал Зайчика в бархатнее ноздри.

— Гуляй, — сказал я тепло. — Когда будешь нужен, свистну.

Он вздохнул, прянул ушами, настоящий конь, только если очень внимательно приглядываться к его глазам, можно заметить, что знает и умеет намного больше, чем показывает. И ко мне тянется гораздо больше, чем к любому другому человеку. Как-то чует, что во мне больше от его исчезнувшего мира, чем от любого из здешних жителей.

— Гуляй, — повторил я. — Я тебя люблю.

И я тебя люблю, почудилось мне в ответ. Зайчик унесся, взбрыкивая и потряхивая гривой, я посмотрел вслед, вздохнул. Как бы разговорить его, в смысле, заставить поделиться информацией, он же видел так много. Нет, не заставить, друзей не заставляют, ну уговорить, убедить, я же свой, я его пойму... во всяком случае, буду стараться понять без всякого предубеждения и не позову святую инквизицию, дабы сжечь его на костре.