Нельзя, наверное, согласиться, что душевная подпочва, или бессознательное, проявила этот аспект только в настоящее время. Вероятно, так было всегда и во всех культурах. Каждая культура имеет своего противника, Герострата. Но ни одной культуре до сих пор не приходилось всерьез заниматься этой подпочвой как таковой. Душа всегда была лишь частью метафизической системы. Однако современное сознание, как бы бурно и отчаянно оно ни защищалось, уже не смеет отмахнуться от познания души. В этом отличие нашего времени от всех предыдущих. Мы не можем больше отрицать, что неизвестные силы бессознательного представляют собой действенные потенции, что есть силы души, которые просто не могут не быть включены в рациональный порядок нашего мира, по крайней мере в настоящее время; более того, мы даже воздвигаем на них науку, основываем на них свои доказательства, и чем серьезней мы к ним относимся, тем делаем это в большей степени. Предшествовавшие столетия могли, пренебрегая ими, выбросить их на свалку; но мы уже не можем отбросить их, словно нессов хитон[126].

Потрясение современного сознания огромными катастрофическими последствиями мировой войны сопровождалось моральным потрясением нашей веры в самих себя и в нашу доброту. Прежде мы могли считать других людей, чуждых нам в политическом и моральном отношении, чуть ли не злодеями, однако современный человек должен видеть, что политически и морально он точно такой же, как и все остальные. Если раньше я считал своей богоугодной обязанностью призывать других к разуму, то теперь я знаю, что в той же мере в призыве к разуму нуждаюсь я сам и поэтому для начала следовало бы навести порядок в собственном доме. Тем более что я слишком ясно вижу, как пошатнулась моя вера в возможность рациональной организации мира, в ту древнюю мечту о царстве Христа, где господствуют безоблачный мир и согласие. В этом смысле скептицизм современного сознания больше уже не приемлет политического или всемирного реформаторского энтузиазма; более того, он создает самую неблагоприятную основу для беспрепятственного истечения душевной энергии во внешний мир, точно так же как сомнение в моральных качествах друга обязательно неблагоприятно скажется на дружеских отношениях и неизбежно будет препятствовать их развитию. Этот скептицизм отбрасывает современное сознание к самому себе; оно откатывается назад, создавая водовороты, выносящие на поверхность феномены души, которые хотя и существовали всегда, но, пока все могло беспрепятственно истекать вовне, находились в самой глубокой тени. Насколько иным выглядел мир средневекового человека: здесь в центре мира находилась Земля, всегда прочная и спокойная, окруженная заботливым, излучающим тепло Солнцем; белые люди – все дети Божьи, с любовью оберегаемые Всевышним и взращенные для вечного счастья! Все точно знали, что им делать и как себя вести, чтобы от земной тленности прийти к вечному, полному радости бытию. Такая жизнь нам уже и не снится. Естественная наука давно изорвала в клочья эту прелестную вуаль. То время находится позади нас, словно детство, где собственный отец казался самым прекрасным и самым сильным человеком на всей земле.

У нас уже нет той метафизической уверенности средневекового человека, мы променяли ее на идеал материальной уверенности, всеобщего благоденствия и гуманности. Для кого этот идеал сегодня по-прежнему незыблем, тот располагает большей, чем у других, степенью оптимизма. Но и эта уверенность тоже превратилась в ничто, так как современный человек начинает видеть, что всякий прогресс вовне создает также и постоянно возрастающую возможность еще большей катастрофы. Перед нею в ужасе отшатываются любые фантазии и ожидания. Что, к примеру, может означать тот факт, когда уже сегодня в огромных городах планируются или даже проводятся занятия по защите от газовых атак? Это означает только одно: эти газовые атаки – по принципу «Si vis pacem, para bellum» – уже планируются и готовятся. Нужно накопить лишь соответствующий материал, а им уж точно завладеет бесовское в человеке и будет маршировать с ним вместе. Ружья, как известно, стреляют сами собой, стоит только собрать их в достаточном количестве.

Смутное предчувствие того страшного закона, управляющего всяким слепым явлением, для которого Гераклит ввел понятие энанциодромии, течения вспять, наполняет леденящим страхом подпочву современного сознания, парализуя всякую веру в возможность противостоять этому чудовищу путем социальных и политических мероприятий. Если после такой устрашающей картины слепого мира, в котором на чаше весов вечно балансируют созидание и разрушение, к субъективному человеку возвращается сознание и всматривается в свою собственную подпочву, то оно обнаруживает там пустынный мрак, от одного вида которого захочется бежать каждому. И здесь тоже наука уничтожила последнее убежище, и то, что обещало быть спасительной пещерой, превратилось в яму для навозной жижи.

И все же мы чуть ли не с облегчением вздыхаем, обнаружив зло на дне своей души. По крайней мере, здесь мы предполагаем выявить причину всего зла в человечестве. Хотя сначала было потрясение и разочарование, затем, однако появилось чувство, что именно потому, что эти душевные факты являются частью нашей психики, они в той или иной степени нам подвластны, а значит, их можно исправить или хотя бы каким-то образом подчинить. Если бы это удалось, считаем мы, то по крайней мере часть зла во внешнем мире была бы искоренена. При общем распространении знания о бессознательном каждый сумел бы тогда разобраться, в чем дело, когда, к примеру, государственный муж, так сказать, соблазняется бессознательными дурными мотивами. Даже газеты подскажут ему: «Вам надо обратиться к психоаналитику. Вы же старадаете от подавленного отцовского комплекса».

Я умышленно использовал этот гротескный пример, чтобы показать к каким абсурдным последствиям приводит иллюзия, что раз нечто является психическим, то оно может поэтому нами управляться. Разумеется верно, что большая часть зла исходит от безграничной бессознательности человечества, и, наверное, правильно также, что мы способны как-то противодействовать душевным началам зла благодаря возросшей сознательности, точно так же как и наука позволяет нам более успешно справляться с внешними трудностями.

Необычайное возрастание всеобщего интереса к психологии в последние два десятилетия неопровержимо доказывает, что современное сознание несколько отошло от материального внешнего и обратилось к субъективному внутреннему. Экспрессионистское искусство пророчески предвосхитило эту перемену, ведь искусство всегда интуитивно предугадывает грядущие изменения в коллективном сознании.

Нынешний интерес к психологии – свидетельство того, что мы ожидаем от души чего-то такого, чего не дал внешний мир, чего-то, что, несомненно, должны были содержать в себе наши религии, но чего они, по крайней мере для современного человека, уже не содержат. Современному человеку религии больше не являются изнутри, как исходящие от души; они стали для него принадлежностью внешнего мира. Надмировой дух не охватывает его своим внутренним откровением; он пытается выбрать религии и убеждения, словно примеряя воскресный наряд, чтобы в конце концов снова сбросить их, как поношенную одежду.