– А кстати… – проговорил офицер, доброжелательно улыбаясь иоткрывая один из паспортов. – Мадемуазель Рита Ле Буа – так, кажется, зовутвашу невесту? Это вы? – Он смерил взглядом Риту. – Ваше имя так же прекрасно,как вы сами. Но, судя по записям в вашем паспорте, вам еще нет восемнадцатилет. Кто же дал вам разрешение на свершение венчания?

Рита испуганно оглянулась на жениха, а по лицу Антонаскользнуло подобие улыбки.

Офицер, судя по всему, наслаждался наступившим замешательством.

– Рита? – хмыкнул Жеребков. – А до того ее Лорой называли. ИВалуев, не разбери-поймешь, то ли Антон, то ли Огюст. Рыжий, жених который, онМаксим, но притом еще и Доминик… Может быть, они резистанты? Те очень любятбаловаться со всякими кличками! А может, эта Рита и вовсе воровка. Я один развидел, как она пыталась стащить у одного торговца пластинку.

У Риты глаза стали от изумления большие-пребольшие!

– Чего уставилась? – оскалился Жеребков. – Узнала меня, да?Арестовать ее надо, господин офицер. Да и всех их надо арестовать и допроситькак следует. Можете поручить это моему лейтеру, [21] Руди фон Мееру. Уж он-тоумеет языки развязывать!

– О-ля-ля… – кокетливо сказал офицер, корча из себяистинного парижанина. – Имена одни, документы другие… кража на улице… Все оченьподозрительно, мсьедам. Давайте-ка проследуем в отделение гестапо для выясненияваших подлинных личностей. Венчальный обряд мы все же прервем, тем более что онявно недействителен из-за возраста жениха и невесты, и прошу всех, не делаянеобдуманных движений, пройти к выходу. Имейте в виду, что мои солдаты имеютприказ открывать огонь без предупреждения.

– Чтоб ты провалился! – с бессильной злобой проговорилМаксим и глянул на Антона, в глазах которого при последних словах офицеразаплясала откровенная радость. – Все из-за тебя. Принесла же тебя нелегкая!Теперь сам погибнешь и столько людей подведешь!

Он говорил по-русски, поэтому немецкий офицер, конечно, немог его понять, однако Сазонов понял. Понял и Антон…

Судя по всему, до него только теперь дошло, в какуюпеределку попал он сам и втянул своих друзей. До сей минуты он, кажется,осознавал лишь одно: венчание Максима и Риты срывается, и Бог весть, какиебезумные надежды роились в его душе. Но сейчас… сейчас он понял, что погубил нетолько себя, но и девушку, которую любит, и друга. Их отведут в гестапо или кРуди фон Мееру. Только какой-нибудь Sion-siple, Симон-простак, этотИванушка-дурачок французских сказок, может уповать на то, что с ними будутразбираться – кто, мол, есть кто. Конечно, как же! Живо поставят к стенке! Аесли и впрямь станут разбираться , то еще хуже. Это значит – пытки! Пытки, которыене всякий выдержит. Он – точно нет. А потом все равно – смерть!

Антон рванулся в сторону и кинулся к колоннам, надеясьскрыться. Но один из солдат небрежно повел стволом, автомат огрызнулся короткойочередью – и юноша упал грудью на мраморный столб. Сполз на пол, оставляя нажелтоватом, старом мраморе кровавый след…

– Не стрелять! – крикнул офицер.

Но было поздно – одновременно с Антоном упали еще двое,подбитые той же очередью. Две женщины… Две женщины оказались на линии огня – иобе они повалились, скошенные пулями. Рита и Инна Яковлевна.

Максим с воплем отчаяния выхватил пистолет и разрядил его вгрудь офицеру. В ту же секунду автоматная очередь швырнула его к стене,разорвала грудь. Он завалился на спину, упал, запрокинув голову.

Из-за колонны грянула ответная очередь. Стрелявший солдатупал. Жеребков, стоявший рядом и не успевший скрыться, – тоже. Другой солдатполивал пулями все вокруг. Рухнул кюре, свалились еще двое парней, пришедших сМаксимом, пока пуля кого-то, кто оставался еще в живых, не попала автоматчику вголову и тот сам не упал.

Наконец-то наступила тишина. Но это не была уже прежняяцерковная, благостная тишина. Это была та тишина, которая витает над полемсмерти, над полем, покрытым трупами.

Всеволод Юрьевич не помнил, как он выбрался из своегоукрытия. Он бежал к Инне. Ноги его скользили – он не понимал, что они скользятв потеках крови. Добежал, упал рядом, поднял такую тяжелую ее голову. Уставилсяв закрытые глаза, опасаясь смотреть ниже: вся грудь была искромсана пулями,залита кровью.

– Инна, ты что, умерла?! – крикнул Юрский отчаянно, безумно.

Бесконечно долго длилось ожидание. Потом белое,обескровленное, точно бы прахом припудренное лицо дрогнуло, чуть-чутьприподнялись голубиные веки. Незрячий взгляд. Ее уже почти нет.

– Инна, скажи хоть что-нибудь! – молил Юрский, сам почтиумерший от ужаса внезапного одиночества, перед лицом которого он вдругоказался.

Губы ее, всегда такие яркие, даже и теперь, под слоемпомады, яркие – словно окровавленные на неживом лице! – шевельнулись:

– Татьяна знает про твоего сына… В Харбине… Она мне рассказала…я не хотела тебе говорить… боялась… бросишь меня, но теперь уже не…

Она не договорила, но Юрский все и так понял. Инна боялась,что Юрский оставит ее ради поисков сына, а теперь она сама его оставила. Ушла,бросила, покинула, припала к стопам того, распятого, молит его о забвении ипощаде всех ее грехов… совсем как Магдалина, на которую она так была похожа!

Юрский, еще не до конца осмыслив услышанное, провел ладоньюсверху вниз по закатившимся глазам Инны, и веки мягко, послушно прикрыли их.Всё. Один он остался.

Нет, не один! Эта весть о сыне… Неужто правда? Да, правда,перед смертью не лгут.

Улыбка робко задрожала на его губах, мешаясь со вкусом слез,которые хлынули из глаз, когда Юрский дал себе волю. Но слезы мгновенновысохли, потому что кто-то вцепился ему в плечо:

– Вставайте!

Он повернулся: «гасконец». Пытается поднять его:

– Вставайте! Сейчас здесь будут боши, полиция! Надо бежать!Ваша жена убита, но вы-то живы!

Юрский кивнул, приподнимаясь. Да, он ничем не может помочьИнне. Ничем! Но у него есть сын!

Он встал, сделал несколько шагов, не отводя глаз от Инны, нопоскользнулся в крови и снова упал на колени.

Рядом раздался стон. Кто-то еще жив? Рита! Боже мой, ее ногизалиты кровью, но она жива!

– Парни! – крикнул Сазонов. – Возьмите ее! Ее надо унестиотсюда!