– О господи! – Вернер отвернулся, ссутулился. Иоганна оглянулась и увидела, что к ним идут два офицера СС.

– Вернер, я пытаюсь найти Франца Вебера. Папиного помощника, помнишь такого? Он еврей, и я думаю, что он в одном из этих бараков. Ты его видел?

– Франца? Да. – Дождавшись, когда офицеры пройдут мимо, он повернулся к ней…

– Он жив? – Облегчение наполнило всё её тело, и она с трудом удержалась на ногах, схватившись за стену барака. – Ты можешь привести его сюда? Пожалуйста? Мне нужно с ним поговорить, нужно его увидеть…

Вернер нахмурился, покачал головой.

– Как ты вообще сюда попала, Иоганна?

– Я работаю в конторе неподалёку. Я сказала, что должна доставить сюда папку с документами.

– Иоганна, это опасно…

– Я знаю, – отрезала она. – Но я готова рисковать. Только пожалуйста, пожалуйста, приведи сюда Франца.

Какое-то время Вернер смотрел на неё, а потом кивнул.

– Хорошо, постараюсь. Но, Иоганна… когда вернёшься в Зальцбург, можешь кое-что передать моему отцу? Его зовут Георг Хаас, он живёт в Эйгене, на Траунштрассе, дом двадцать два. Скажи ему… скажи ему, что теперь он наконец-то может мной гордиться.

Сглотнув ком в горле, Иоганна ответила:

– Я постараюсь.

– Спасибо.

Вернер побрёл обратно в казарму. Иоганна ждала, закрыв глаза, всё её тело было напряжено.

Она услышала, как дверь открылась и снова закрылась, следом послышались шаги. Она открыла глаза.

Этот человек не Франц, – была ее первая безумная мысль. Он не может быть Францем. Он, этот человек перед ней – ведь он же старик! Ему никак не меньше пятидесяти, ему не может быть неполных тридцать. Его голова была выбрита, гладкий череп сиял белизной, кожа была натянута так туго, что проступали кости, полосатая роба болталась на тонком, как палка, теле.

– Иоганна…

Этот голос прозвучал чуть громче хрипа, но она его узнала. Она вскрикнула и зажала рот рукой.

– Зачем ты сюда пришла? – спросил Франц. Его голос казался сердитым.

Иоганна бросилась к нему, обхватив его руками, ощутив острые кости. Его тело стало таким болезненно тонким, что она боялась сломать его пополам. От него ужасно пахло, он совершенно не был похож на Франца, но это был Франц.

– Мне нужно было тебя увидеть, – прошептала она.

Франц обнял её, притянул к себе и покачал головой.

– Я очень не хотел, чтобы ты видела меня таким, – выдавил он, а потом, к ее ужасу, расплакался.

– Франц… Франц….

– Я никогда не хотел, чтобы ты видела меня таким, – повторил он, и слезы потекли по его морщинистым, иссохшим щекам. – В таком месте… о Господи, это ужасное, ужасное место.

– Однажды это закончится, – прошептала она. – Иначе и быть не может.

– Что стало с Биргит и Лоттой?

– Они в Равенсбрюке.

– Как твой отец?

– Всё так же.

– А ты? Господи, как ты вообще сюда попала?

Она в двух словах рассказала ему о своей работе, и он отшатнулся.

– Ты что… работаешь на них?

– Это… это не так, – поспешно ответила она. Ей не хотелось обременять его знанием деталей, информацией, которую из него можно было бы выбить пытками, если бы кто-нибудь что-то заподозрил. Какое-то время он смотрел на неё, а потом, понизив голос так, что ей пришлось изо всех сил напрячь слух, спросил: – Ты имеешь в виду, что занимаешься… другой работой? Рискуешь жизнью?

– А как иначе? После всего, что произошло? Если мы не будем рисковать своей жизнью, ничего не изменится.

– Но твоя жизнь, Иоганна…

– Это всего лишь одна жизнь. – Она думала об Ингрид, её словах о том, что нужно служить делу, а не спасению тех или иных людей. Теперь она лучше понимала её слова и всё же в первую очередь боролась за них двоих. За то, чтобы они были вместе, чтобы жизнь, о которой они могли только мечтать, стала реальностью.

– Если ты обещаешь остаться в живых, – сказала она ему, – то и я обещаю.

Франц грустно улыбнулся, его губы прижались к деснам, его лицо было таким болезненно худым.

– Не знаю, смогу ли я дать это обещание.

– Ты должен. – Она крепко сжала его плечи, глядя ему в лицо, желая наполнить его своей силой. – Помнишь нашу квартиру в Вене? Она ведь ждет нас. Зеркала, картины на стенах, вид на Штефансплац. Клянусь тебе, она нас очень ждёт.

На миг, не больше, она увидела в его глазах прежний озорной блеск.

– А как же ферма в Тироле?

– И она тоже, – твёрдо ответила Иоганна. – И, конечно, Париж. Ты же должен отвезти меня в Париж. – Когда у него вырвался хриплый смех, больше похожий на всхлип, она добавила: – Уж я тебя заставлю. Только попробуй меня туда не отвезти. Ты не представляешь, как я разозлюсь. Я ведь ужасно хочу увидеть Эйфелеву башню, Франц.

– Нет-нет, сердить тебя я не рискну, – сказал он и слабо улыбнулся. Его глаза блестели от слез.

Где-то раздался свисток и залаяла собака. Франц испуганно обернулся назад.

– Тебе пора. Это так опасно для нас обоих. Тебе повезло, что за эту казарму отвечает Вернер. Он хороший человек, в отличие от некоторых других.

– Так он капо? – воскликнула Иоганна. В конторе иногда обсуждали, что эсэсовцы выбирают охранников из числа заключённых, и они начинают издеваться над своими же сокамерниками ради тех или иных привилегий или даже просто потому, что могут.

– Он самый лучший капо. Он делает что может: старается получше нас накормить, отправляет в лазарет, если мы больны. Не осуждай его. И уходи, – он легонько подтолкнул её в спину. – Если ты хочешь, чтобы мы оба сдержали наши обещания, ты должна уйти. Немедленно. Не надо больше так рисковать, Иоганна. Это того не стоит.

Иоганна кивнула, хотя ей хотелось кричать и рыдать. Она заставила себя улыбнуться, ещё раз обняла Франца, запоминая ощущение его тела, совсем не похожего на то, которое она обнимала прежде, и долго смотрела, как он возвращается в барак, ссутулившись, как старик.

После того как дверь за ним закрылась, она, не видя перед собой ничего, побрела обратно через лагерь, через ворота, в ночь. Пройдя всего несколько метров в сторону города, она рухнула на колени у обочины дороги и разрыдалась.

Глава двадцать седьмая

Биргит

Равенсбрюк, Германия, август 1944

По лагерю пронёсся шепот, опасный, как лесной пожар. Союзники вторглись в Германию. Никто не мог