– Да? – Лотта знала о Вернере лишь по рассказам Иоганны, которая с неприязнью отзывалась о нём как о «женихе-нацисте».

– Да, они его арестовали, когда он отказался подчиняться приказам. – Биргит едко, горько рассмеялась. – Он был смелым, неважно, кто и что о нём думает, и я хотела стать его женой. – Она отвела взгляд. – Но это он выдал Кунигунду. Его пытали и вытянули из него это имя, которое он узнал только потому, что я ему сказала, хотя меня никто не просил. – Она вновь всхлипнула. – Это всё моя вина.

– Нельзя обвинять себя в поступках других, – мягко сказала Лотта. – А Кунигунда теперь свободна. Не плачь о ней, Биргит. Ей там легче, чем нам здесь.

– Как я могла быть такой глупой? – прошептала Биргит, вытирая слёзы. – Гналась за глупой мечтой. Теперь она никогда не сбудется. – Она вновь встряхнула головой и отвернулась к стене.

Поезд несколько часов не отходил от станции, и к тому времени женщин в товарном вагоне измучила жажда. По крайней мере, солнце село, что принесло немного прохлады. Наконец поезд тронулся в бесконечной тьме, и Лотте стало интересно, куда они направляются. Понятно, что в лагерь, но в какой? Лагеря были разбросаны по всей Германии и Польше, были даже на востоке. Может быть, им придётся ехать несколько дней или даже недель. Выживут ли они? Дадут ли им поесть? Попить?

Она взглянула на пожилую женщину, полураспростертую у борта вагона. Она спала, приоткрыв рот, и её тощие, иссохшие конечности дергались при каждом движении поезда. Они ехали всю ночь, часто останавливаясь без видимой причины, иногда на несколько часов, прежде чем двинуться дальше.

Где-то в середине утра следующего дня, когда у Лотты совсем пересохло во рту, а язык так распух, что она едва могла говорить, дверь открылась. Спустя несколько тревожных минут, когда никто не пришел, одна женщина решилась высунуть голову и тут же отшатнулась.

– Тут повсюду охранники, – прошептала она. – И женщины тоже. Мы на станции… тут очень много людей. Мне кажется, мы в Вене.

Прошёл ещё один бесконечный час, и в вагон стали заходить новые женщины – десять, двадцать, а потом Лотта сбилась со счёта. Стало так тесно, что никто не мог сесть, тела были вплотную прижаты друг к другу, и приходилось низко опускать головы, чтобы не столкнуться лбами, пока поезд трясло. Запах пота и страха был невыносим. Охранник сунул в машину ведро с водой, выплеснув почти половину. Биргит сдавленно вскрикнула, увидев пролитую воду.

– Простите, – прошептала Лотта пересохшими губами. – Моя сестра хочет пить. Мы ехали всю ночь.

Она знала, что только милость Божия позволила и ей, и Биргит, и другим женщинам, ехавшим с ними, выпить по несколько глотков воды. Дверь с лязгом закрылась, и женщины зашевелились, пытаясь найти способ устроиться поудобнее. Лотту шатало из стороны в сторону, и она думала: сколько же это может продолжаться? Когда она встречалась с кем-нибудь взглядом, она пыталась улыбнуться, дать им надежду, но все, казалось, были слишком ошеломлены. Я хочу сделать что-то хорошее, думала она, но всё, что она могла – ждать.

Они ехали три дня, часто останавливаясь на несколько часов, а из еды у них были только те несколько буханок. На полпути им дали еще одно ведро воды, но пили её только женщины у дверей – к тому времени, когда ведро дошло до Лотты и Биргит, оно уже опустело.

– Мы едем на север, – объявила одна женщина, когда однажды вечером через крошечную дыру в ставнях выглянула на улицу и определила это по звёздам. Никто не ответил. На север значило, конечно, в сторону Германии, куда никто из них не хотел.

На третий день поезд наконец остановился. Лотта поняла это по длинному, низкому шипению двигателя, по тряске товарных вагонов, которые качнулись назад и замерли. Стало ясно – дальше поезд не поедет.

Женщины, кто-то в ступоре, кто-то почти без сознания, беспокойно переминались с ноги на ногу, их лица словно остекленели. Лотта огляделась в поисках старухи, ехавшей с ними из Зальцбурга, желая помочь ей сойти с поезда, но с ужасом поняла, что та уже какое-то время мертва. Она схватила Биргит за руку, не желая, чтобы сестра это увидела, но взгляд Биргит с усталым безразличием скользнул по телу мёртвой женщины.

– Мы все так закончим. Это всего лишь вопрос времени, и, скорее всего, не такого уж долгого.

– Не говори так, Биргит. – Лотта ласково сжала руку сестры. – Надо верить.

– Верить? Во что?

– В Бога. В Его любовь и милость, даже теперь. Особенно теперь. – Лотта вглядывалась в лицо сестры, серое от усталости, перепачканное грязью. – Разве ты больше в Него не веришь?

– Не знаю, – холодно ответила Биргит. – Я слишком много видела и пережила, чтобы знать что-то ещё.

Сдвижная дверь товарного вагона распахнулась. В зал хлынул яркий, резкий солнечный свет. Женщины инстинктивно отшатнулись; за последние несколько дней они привыкли к темноте, к зловонию, усталости, голоду и жажде.

– Пошли, пошли! – закричали охранники, не слишком бережно вытаскивая женщин из поезда. – Пошли! Шнелле, шнелле!

Лотта взяла Биргит за руку, когда их вместе с остальными согнали с поезда. Зрелище, представшее ей, поразило ее своей простой красотой: под сенью платанов синело глубокое озеро, белый церковный шпиль вдалеке был устремлён в небо, до боли яркое. Лотте показалось, что это знак.

– Вода, – с тоской пробормотала Биргит, и Лотта подтолкнула её к озеру.

– Пойдём. Попьём, умоемся.

Вокруг слонялись ошеломлённые женщины, несколько молодых охранников смотрели на них с ленивым, скучающим безразличием. Лотта подтолкнула Биргит к озеру, пригнулась, чтобы набрать ладонями кристально чистую воду, и, сделав глоток, поразилась её вкусу, такому чистому, такому свежему. Напившись, она ополоснула водой лицо и волосы, стёрла грязь со щёк. Биргит последовала её примеру, но нерешительно; она казалась слишком усталой, чтобы чувствовать что-то ещё.

– Разве это не счастье – быть чистой, Биргит? – воскликнула Лотта, глядя, как вода стекает между пальцами и хрустальные капельки отражают солнечный свет.

– Какие уж мы чистые, – пробормотала Биргит. – Вот смотри, – она вытянула вперёд исхудавшие руки, обвела взглядом своё измождённое, грязное тело.

– Всё равно, – настаивала Лотта, и сестра с раздражением посмотрела на неё.

– Не надо так уж стараться, – язвительно прошипела она. – Ты не станешь ещё большей святой, если будешь благодарить Бога за каждый глоток воды.

– Я и не пытаюсь! – воскликнула Лотта. – Биргит, ты же знаешь, я всю свою жизнь старалась поступать правильно, найти счастье, и покой, и… принадлежность к чему-то, и так и не смогла их обрести вплоть