Ализейд прошел почти половину широкого арочного коридора, когда Нари с ним поравнялась. Она полубежала, пытаясь поспевать за его размашистым шагом, и исподтишка разглядывала дворец. Все вокруг выглядело опрятно и ухоженно, но чувствовался древний возраст стен и осыпающихся фасадов.

Они миновали двух слуг, и те низко поклонились, но принц не заметил. Он шел, опустив голову. Принц явно не унаследовал отцовского дипломатического такта, и открытая неприязнь, с которой он обращался к Даре, действовала ей на нервы.

Нари взглянула на него исподтишка. Его юность бросалась в глаза. Сцепив руки за спиной и втянув голову в плечи, долговязый Ализейд держал себя так, будто совсем недавно резко прибавил в росте и не успел к этому привыкнуть. У него были длинные, утонченные черты лица. Если бы не кислая мина, его вполне можно было бы назвать красивым. На подбородке проросла колючая щетина – еще даже не борода, а только надежда на нее. За пояс рядом с медным зульфикаром был заткнут кривой кинжал, и Нари показалось, что к щиколотке был привязан еще один маленький нож.

Он посмотрел в ее сторону, видимо, надеясь точно так же поразглядывать ее, но их взгляды встретились, и он поспешно отвернулся. Молчание стало невыносимо натянутым, и Нари поморщилась.

Но он был королевским сыном, а она не привыкла сдаваться.

– Ну так что… – начала она по-арабски, вспомнив слова Гасана о том, что Ализейд изучает язык. – Как думаешь, твой отец убьет нас?

Нари просто хотела бестактно пошутить, чтобы разрядить обстановку, но Ализейд скривился, не скрывая недовольства.

– Нет.

Он ответил так быстро, как будто сам размышлял над возможным развитием событий. От неожиданности Нари позабыла всякую напускную шутливость.

– Ты как будто разочарован.

Ализейд мрачно посмотрел на нее.

– Твой Афшин монстр. Он заслуживает стократно лишиться головы за все преступления, что он совершил.

Нари опешила, но пока нашлась, что ответить, принц открыл перед ней дверь и пропустил вперед.

Внезапный послеполуденный свет резанул ей глаза. Тишину нарушили птичьи трели и крики обезьян, иногда уступающие кваканью лягушек и стрекоту сверчков. Воздух был теплым и влажным, и у нее защипало нос от густоты аромата роз, плодородной земли и сырой древесины.

Когда ее глаза привыкли к свету, изумлению ее и вовсе не было предела. То, что раскинулось перед ними, нельзя было назвать просто садом. Это были дикие и необъятные заросли, дремучие, как лес, по которому путешествовали они с Дарой. Как будто джунгли вознамерились сожрать этот сад с корнями. Темные лианы расползались из его глубины, как лижущие языки, заглатывая рассыпающиеся останки фонтанов и сковывая беззащитные фруктовые деревья. Повсюду цвели цветы болезненно-ярких оттенков: алый с кровавыми облесками, рябой, как звездная ночь, индиго. Пара остроконечных фиговых пальм сверкала перед ней на солнце. Нари поняла, что деревья сделаны сплошь из стекла, а плодами служили золотые камни.

Что-то пронеслось у нее над головой, и Нари пригнулась: это пролетела четырехкрылая птица с перьями всех оттенков, которые можно найти в закатном солнце. Птица скрылась в деревьях, испустив рев, который больше подошел бы огромному льву. Нари подпрыгнула.

– Это ваши сады? – спросила она недоуменно.

Перед ними протянулась выложенная плиткой дорожка, растрескавшаяся под напором узловатых шипастых корневищ и подернутая мхом. Над ней парили миниатюрные стеклянные шарики, наполненные пляшущими огоньками, озаряя эту извилистую тропинку, уводящую в темное сердце сада.

Ализейд оскорбился.

– Пожалуй, мой народ не содержит сады в том безупречном состоянии, которое поддерживали твои предки. Мы считаем, что управление городом требует нашего внимания в большей степени, нежели агрокультура.

Нари уже начал утомлять этот королевский нытик.

– Значит, гостеприимные Гезири не убивают своих гостей, но позволяют себе угрожать им и оскорблять? – спросила она с нарочитой любезностью. – Как интересно.

– Я… – Ализейд растерялся. – Я прошу прощения, – промямлил он в итоге. – Это было бестактно. – Он уставился себе под ноги и жестом указал на тропинку: – Прошу, пожалуйста…

Нари улыбнулась с чувством, что ей удалось за себя постоять, и они продолжили путь. Тропинка привела к каменному мостику, низко нависшему над сверкающим каналом. Пока они шли по мосту, Нари выглянула вниз. Вода (Нари в жизни не видела воды столь прозрачной), журча, текла по гладким камням и блестящей гальке.

Вскоре они вышли к приземистому каменному строению, выраставшему над лианами и густо растущими деревьями. Дом был выкрашен в приятный синий цвет, а колонны вокруг дома – в вишневый. Из окон просачивался пар, а по периметру дом обнимал небольшой огородик с травами. Над кустиками склонились две юные девушки, пропалывая землю и наполняя плетеную корзинку нежными фиолетовыми лепестками.

Когда они подошли ближе, им навстречу вышла женщина уже в годах, с коричневой морщинистой кожей и карими глазами. По ее круглым ушам и до боли знакомому учащенному сердцебиению Нари догадалась, что перед ней шафитка. Седые волосы женщины были стянуты в простой пучок, а все ее туловище было замотано в какой-то хитрый предмет одежды.

– Мир твоему дому, сестра, – поздоровался Ализейд с поклонившейся ему женщиной, куда более приветливым тоном, чем разговаривал с Нари. – Гостья моего отца проделала долгий путь. Ты можешь позаботиться о ней?

Женщина с нескрываемым любопытством посмотрела на Нари.

– Почту за честь, принц.

Ализейд ненадолго встретился с Нари взглядом.

– Моя сестра, слава богу, составит тебе компанию.

Нари не поняла, шутит ли он, но Ализейд добавил:

– С ней приятнее общаться, чем со мной.

Не дав ей шанса ответить, он развернулся вокруг своей оси.

Да с ифритами приятнее общаться, чем с тобой. Аэшма хотя бы пытался добиться ее расположения. Нари проводила Ализейда взглядом, пока он не скрылся в том же направлении, откуда они пришли. Она чувствовала себя неспокойно, пока шафитка мягко не взяла ее под руку и не проводила в распаренную баню.

В считаные минуты дюжина девушек принялись ухаживать за ней. Служанками были шафитки самых разных национальностей. Они говорили на джиннском с примесями арабского и черкесского, гуджарати и суахили, а также на других языках, которым Нари не знала названия. Одни угощали ее чаем и шербетом, а другие распутывали ее лохматые пряди и протирали тело. Она не знала, кем они ее считают, и они отказывались спрашивать, но относились к ней как к принцессе.

«К такой жизни и привыкнуть недолго», – думала Нари позже, как ей казалось, много часов спустя, отмокая в теплой ванне, где вода была густой от ароматных масел, а пар пах цветами от розовых лепестков. Одна из девушек мыла ей голову, втирая пену в волосы, а другая массировала руки. Нари откинула голову и закрыла глаза.