– Не хочу прерывать тебя, шкипер, – сказал Морган, поглядывавший на Пегги в ожидании очередного сигнала. – Но ты уверен, что это…

– Уш тотшно я уферен! – довольно откликнулся тот. – Слушайте. Он кофорит: «Токта, мошет, ты сайтешь к нему? Он ф С-47».

– Прости, – сказал Морган. – С-47, да? И?

– И мы итем ф С-47, которая как рас напротиф каюты токтора Кайла. А? И еко кусен наматыфает круки с крелкой, и пьется колофой оп стену, и кофорит: «Ну и ну! Фот пы я умер». И мне так шаль стало петняку. Йа ему написал, што ему фсять у токтора, и отпрафил Спаркса са лекарстфом. Ф пять минут поль ушла, и петный парень наратофаться не мок и плакотарил меня, аш плакал. Ой, я сапыл фам скасать, што он профессиональный поксер, срашается на ринке. Просфише у неко Ушас Пермонтси. Он спросил меня, как меня отплакотарить. Я кофорю, што нитшеко не нато, укошаю еко фиски, и тут мне прихотит мысль. – Капитан постучал пальцем по столу. – Такая мысль: я тумал нотшью и натумал такое. Што, если токтор и протшие на самом теле тшесные люти, но этот фор пропрался ф ту каюту, кута мисс Кленн просила исумрут?

Морган кивнул. Старый шкипер был не дурак, пусть ему и понадобилось время, чтобы додуматься до этого. Эта мысль, которая лишь добавила топлива в костер волнений Уоррена, заставила всех замолчать.

– Ты не… – Уоррен сглотнул. – Не хочешь же ты сказать…

– О нет! Но я потумал, лутше спрошу нашеко поксера. Кофорю ему: «Ты фсю нотшь не спал с супной полью?» Он кофорит, мол, та. Йа кофорю: «Ты слышал шум на палупе?» Он кофорит: «Та, тумаю, я слышал, как какая-то шеншина крикнула: “Фрешь ему, милый”, но мне пыло слишком плохо, штопы пойти и фыяснить, што тфорится. К тому ше, – кофорит, – у меня пыл сакрыт иллюминатор, штопы я не простутился, и я слышал не фсе, – кофорит, – но я открыл тферь». Такие уш фсе анклитшане. Поятся скфоснякоф. Отнашты меня арестофали ф Постоне и посатили ф камеру с отним анклитшанином, так он фсе фремя фортшал, мол, там слишком шарко и как пы еко не протуло.

– А этот боксер, Ужас Бермондси, – прервал его Морган. – Он не спал всю ночь и мог видеть дверь в каюту Кайла?

– Именно, – подтвердил капитан. – И он клянется, што никоко там фсю нотшь не пыло. Поэтому от этой мысли пришлось откасаться. – Он шумно вздохнул.

Видя, что Уоррен собирается в очередной раз выдать речь о виновности доктора Кайла, Морган торопливо сказал:

– Ты многое успел сделать до завтрака, капитан. Что-нибудь еще? Что ты там говорил – мол, Вудкоку что-то известно?

– А! Та, та! Тшуть не сапыл! – Капитан взмахнул ложкой. – Но йа не снаю, што оп этом тумать. Этот Футкок сапафный парень, это уш тотшно. Каштый рас, кокда он кофорит, он кофорит так осторошно, што я понятия не имею, о тшем он. Но он скасал, это телофое претлошение. Скасал, хотшет покофорить с мистером Уорреном. Скасал, ему есть што претлошить Курту, если тот пойтет на стелку. Тля натшала, он снает, што происошло фтшера…

– Еще бы, – мрачно хмыкнул Уоррен. – И какова же его версия?

– Нет-нет-нет! Ф этом-то и сапафность. Похоше, он снает тотшно. Только не снает про тефушку.

Уоррен схватился рукой за столешницу.

– Ты же не имеешь в виду, что он знает про дядю Варпуса и пленку?

– Ну, он што-то снает о пленке, это тотшно. Он умный парень. Не ясно, как мноко ему исфестно, но он фроте как намекнул, што снает кое-што про этоко фора. – Валвик, нахмурившись, потеребил усы. – Лутше тепе покофорить с ним. Тело фот ф тшем. Он што-то исопрел. Какое-то рушье, которое саряшается порошком от насекомых. С электритшеским фонариком.

– Оснащенное фонариком ружье от насекомых, – ошалело повторил Морган, отбросив мысль о том, что это своего рода морская метафора. – Что, черт возьми, это такое?! Ружье от насекомых?! Это разрушает мой мозг. Я с ума схожу! Шкипер, неужели нам мало проблем, чтобы добавлять к ним еще и всякую болтовню о ружьях от насекомых и электрических фонариках?!

– Йа не топафляю полтофню! – с жаром возразил капитан. – Это он мне скасал. Не снаю, как это рапотает, но это штука тля токо, штопы охотиться ф темноте на комароф. Он кофорит, это рефолюсия ф теле истрепления насекомых. Он насфал это рушье «Русалка». Кофорит, такше это приспосопление мошно испольсофать протиф клопоф, тараканоф, ухоферток, кусенитс, термитоф, слепней…

– Не сомневаюсь, что эта штука способна поражать тараканов на расстоянии в шестьдесят ярдов, – вздохнул Морган. – Но давайте вернемся к делу. Имеет это к нам отношение или нет, сейчас у нас есть вопросы поважнее. Доктор Кайл не нашел изумруда в своей каюте утром, шкипер. Благодаря вам и Ужасу Бермондси мы знаем, что Слепой Цирюльник не заходил в каюту доктора Кайла и не мог украсть у него слона… Остаются Перригорды. Он должен быть у Перригордов. Они наша последняя надежда. Конечно, он у Перригордов! Поэтому Пегги и сидит с ними так долго…

Уоррен похлопал Моргана по руке.

– Она подает нам тайный знак, – тихо сказал он. – Не оборачивайся, заметят. А нет, погоди-ка. Это не тайный знак, а вполне явный. Она хочет, чтобы мы подошли.

– Исумрут у старикоф? – Валвик оглянулся через плечо. – Хаа! Токда фсе ф порятке. Йа уш сапеспокоился.

– Боже, надеюсь, что да, – с жаром выдохнул Морган. – Но Пегги не выглядит довольной. Доедай завтрак, шкипер, и присоединяйся к нам. Курт, идем. Ты дочитал статью?

– Конечно, – не шевеля губами ответил Курт, пока они шли через танцпол к другому столику. – И не надо тут комментариев о моем образовании. Я сейчас тебе все расскажу. Значит, дядя Пегги молодец. Как восьмицилиндровый двигатель среди развалюх, он гений в среде классических драматургов, и второго такого не было со времен Мольера. И, если кто осмелится критиковать его, мы решительно ответим ему: «Je ne sais quoi»[58]. Вероятно, мне следует отметить, что речи персонажей присущи нотки реализма, особенно когда мы внемлем столь ярким героям, как великий Роланд, подлинный рыцарь, или же могучий Бангамбра, мавританский эмир, чей визуальный образ…

– Визуальный, – прозвучал громкий, уверенный голос мистера Лесли Перригорда. – Визуальный образ. Именно так.

Морган смерил его взглядом. Критик сидел, выпрямившись, за столиком, крепко сжимая в руке вилку. Он размеренным жестом выводил зубцами вилки какие-то загогулины на скатерти и цедил слова сквозь стиснутые зубы. В мистере Лесли Перригорде не было никакого жеманства, которое так раздражало Моргана в современных интеллектуалах. Критик выглядел так, будто он способен подняться на арену и поучаствовать в состязании штангистов. Или остановить на скаку лошадь. Высокий блондин с орлиным носом и неподвижным взглядом, он говорил и говорил, не глядя ни на кого в частности. И казалось, что мысли его витают где-то далеко. Если бы не двигались его усы, можно было бы подумать, что кто-то другой говорит за него при помощи чревовещания. Но, начав монолог, он, казалось, не собирался останавливаться.