можно только на следующий день, когда восстановятся силы зараженного, а пока его надо покормить и дать где-нибудь отлежаться.

На следующее утро я узнала, что он не пережил ночь.

Я отказалась работать над остальными больными, пока не выясню, как работает моя рука, почему она убивает вместо того, чтобы лечить. Но меня опять никто не слушал. Чтобы я продолжила дело, ко мне в надзиратели приставили двоих мужчин и друида, принесли в шатер третьего пустынного кентавра.

Спустя несколько часов скандалов, сквозь слезы и под угрозой остаться без руки, я все же приступила к работе. На этот раз я старалась делать все быстрее, на ходу придумывала уловки, которые мешали руке поглощать силу души нелюдя. Источник болезни я нашла быстрее, но предпринять что-либо не успела: друид остановил меня. Зараженный уже был мертв и дальнейшая работа была бесполезна.

Этот кошмар с убийствами продолжался, пока дело не дошло до детей. Когда кентавры привели первого ребенка, который был в полном сознании, потому что болезнь в нем только начинала развиваться, я взбунтовалась и в очередной раз попыталась бежать.

Я понимала, когда мне, как скот на убой, приносили безысходно больных, но когда на столе оказался практически здоровый ребенок… Это было уже слишком!

Но разве меня кто-то послушал? Эти скоты грозили убить ребенка самостоятельно, чтобы он не заразил остальных, если я не примусь за лечение! Зараза была угрозой для их чистого селения, это все, что волновало друида и лесных кентавров.

Страх причинить вред ребенку удвоил мои старания. На этот раз я принялась за работу со всей возможной тщательностью. Я несколько часов разрабатывала схемы и алгоритмы, по которым стоило действовать заклинаниям обеих рук, затем составляла формулы плетений… слава Богам, копытные изверги позволили мне хотя бы подготовиться как следует!

Несмотря на то, что новый метод был сложен в исполнении, в теории все было достаточно просто для того, чтобы сойти за гениальное решение. Держа две руки по бокам от тела зараженного, я должна была одновременно пускать особенные плетения потоки энергии из обеих – поглощающей магию левой и создающей магию правой. Если левая «пожирала» больше положенного из ауры, на место захваченной энергии тут же становилась чистая магическая, и таким образом истощение ауры происходило насколько можно минимальное. При этом в некоторых, особо уязвимых ее участках я заранее «устанавливала» сгустки магии, которые левая рука впитывала несколько секунд, прежде чем я могла начать ей управлять и остановить впитывание силы.

Работа была не из легких, но я все же решилась попробовать в тот же день, в который разработала новую схему действий. Решиться мне помогли стерегущие кентавры.

Несчастный ребенок брыкался и скулил от страха, потому что знал, что все, кто приходил в мой шатер до него, погибли. Детеныша пришлось опоить сонным зельем, и только когда он уснул, я приступила к работе. На этот раз все прошло гораздо быстрее, ребенок сильно ослаб, но все же была надежда на то, что он выживет.

На следующий день он не пришел в себя, но несмотря на это мне на стол положили второго. Под угрозами мне пришлось провести все то же самое и с другим ребенком.

Прошло несколько дней, оба пациента не приходили в себя и боролись с последствиями моего лечения с переменным успехом… Но, слава всем Богам, один из них очнулся на четвертый день без всяких признаков заражения!

Это была первая победа.

После того, как и второй ребенок очнулся здоровым, кентавры разослали гонцов во все ближайшие Рощи, чтобы те принесла счастливую весть: выздоровление стало возможно. Не прошло и недели, как в селение прибыла еще одна группа, на этот раз лесных кентавров, таких же, как те, с которыми я жила. Они были гораздо выносливее, чем пустынные лани, мне удалось исцелить почти всех, за исключением двух случаев, когда состояние было уже необратимо.

Во время лечения лесных кентавров у меня возникла проблема, противоположная той, которая была с пустынными. Если там энергии катастрофически не хватало, то тут ее было слишком много. Впитанная магия и болезнь, переработанные в моем теле, буквально переполняли мою ауру, и мне приходилось использовать накопители, чтобы «не лопнуть». Часть силы я возвращала кентавру, а ненужную часть – преображенную в чистую силу болезнь – я вкладывала в старые драконьи яйца, которые нашла еще в гроте, во время нашего расследования, связанного с «Глубинным Демоном». Эти прозрачные пустые шары размером с елочную игрушку могли хранить огромное количество энергии, что было весьма кстати.

За лесными кентаврами стали приходить группы других младших нелюдей: сатиры, нимфы, лесные духи и те, названий кому в моем мире нет, а на здешнем языке они звучат так, что их надо специально заучивать, если хочешь запомнить. Это были лешие, тролли, болотные люди, люди-птицы, люди со змеиными головами, даже чудовища, похожие на снежного человека.

Новые зараженные приходили почти каждый день, способ лечения совершенствовался. С некоторыми группами зараженных я справлялась за день, с некоторыми – за неделю, все зависело от стадии заражения и выносливости существ. В большинстве случаев больные выживали, но были и исключения. Впрочем, меня никто не винил и не упрекал в этих смертях, как никто не благодарил и не хвалил за выживших. Нелюди вообще относились к происходящему так, как будто это ровным счетом ничего не значило.

Кентавры прекратили заставлять меня работать, потому что я и так целыми днями занималась больными в шатре. Кормили меня по-прежнему и продолжали подшучивать на свой лад. Друид время от времени читал мне нотации на языке жестов, заявляя, что я даже мази в кожу больных втираю неправильно.

Физически я быстро привыкла к перепадам энергии, – когда ее было слишком много, я отправляла ее в накопители, а если мне переставало хватать жизненных сил, забирала ее оттуда же. Однако, необходимость ежедневно отвечать за жизнь и смерть живых существ сильно ударила по душевному равновесию.

Лучше было бы, если я почувствовала в себе великое призвание спасать невинные души от ужасной смерти, лучше было бы, если бы во мне проснулся хоть какой-нибудь героизм. Но этого не было, скорее наоборот, чем больше я лечила, тем больше понимала, что это не мое, что я не могу столько думать и волноваться за других: мой характер совсем не приспособлен для этого. Для меня это была настоящая пытка.

Лекарям необходимы огромные душевные силы, чудовищная выносливость – ведь они должны не только перебороть собственное волнение, они должны перебороть страхи в больном и помочь ему.