Женщина, сидевшая у входа, пересела ближе. Немолодая, маленького роста и полнотелая, она не сводила с Постума глаз. Платье из драгоценного шелка, на шее нитка крупных изумрудов. Два смуглых телохранителя с острыми скулами застыли за её спиной раздвоенной тенью.

Богатая развратная дрянь. Может, считает Постума за мальчика по вызову или… Но он не торопился отвернуться. Интуиция подсказывала ему: помедли. Он улыбнулся незнакомке. Женщина вновь поднялась и теперь села напротив. Чёрные широко расставленные глаза разглядывали его без всякого смущения.

– Ты очень похож на Элия, – сказала женщина глубоким грудным голосом, и звук этого голоса взволновал Постума. – Необыкновенно.

Женщина привстала и коснулась губами его губ. От её тела шёл мягкий вкрадчивый запах духов. Если бы она не была такой грузной, её можно было бы назвать красивой. Нет, красавицей в прямом смысле она никогда не была. Но очаровательной была точно – отсвет этого давнего очарования таился в её глазах, в уголках губ. Дурман очарования исходил от неё, как запах духов.

– Смотрю на тебя и все думаю: мой сын. Мой и Элия. Элий любил меня когда-то.

– Марция…

– Она самая! – женщина рассмеялась. – Значит, ты кое-что слышал обо мне.

– Бюст Элия твоей работы стоит теперь в моем таблине.

– А, значит, все-таки кое-что сохранилось. Оказывается, за свою жизнь я успела не так мало. – Она тронула губы пальцем. – Никогда не знаешь, где споткнёшься. Ты знаешь, что приключилось со мной?

Постум кивнул.

– Ничего страшного, я бы могла все это пережить, если бы другие не придавали мелочам так много значения. Но ты не знаешь, кто это сотворил.

Постум знал: тётка Валерия рассказала ему о «подвиге» Бенита. Но Август сделал вид, что ничего не ведает.

– Бенит, – произнесла Марция с торжеством. – И он все ещё там, наверху. И мы с Элием с ним не рассчитались. Примешь от меня помощь? – Её голос сделался так глубок, что Постум невольно закрыл глаза: не видя её, можно было подумать, что разговариваешь с сиреной.

– Почему бы и нет? – проговорил он. – Я приму.

– Эти золотые заработаны на продаже коки. Это грязные деньги. Элий бы побрезговал.

– Я приму. Я – не Элий.

– Конечно же, «деньги не пахнут», – подсказала Марция и засмеялась. Постум улыбнулся в ответ. – Завтра тебе доставят посылку. Она тебе понравится.

Постум лишь пригубил вино и поднялся. Марция смотрела на него снизу вверх.

– А ты красавец, Постум. Если бы у меня был такой сын… – Она вздохнула.

Постум ушёл. А Марция осталась. Б полночь у неё было назначено свидание. И она была уверена, что тот, кого она ждёт, явится непременно.

Элий не знал, должен ли он последовать за сыном и продолжить разговор. Или не возобновлять разговор и дать угаснуть внезапно возникшему подозрению. Впрочем, подозрение это постепенно превращалось в уверенность. Постум мог так поступить. Постум мог отдать Рим в руки Сертория и Береники, чтобы… Далее Элий додумать не мог. То есть все получалось логично и ясно. Слишком логично и ясно. Это была политика Бенита. Политика, которую Элий ненавидел.

Если это так. Нет, не может быть… И все же… Если это так, то Постум, конечно же, хочет своё участие в этой интриге скрыть от Элия. Август боится. Как провинившийся мальчишка, боится. «Я был когда-то сенатором и Цезарем», – время от времени говорил себе Элий. И чутьё политика подсказывало ему: «Ничего не говори!» Но тем сильнее хотелось спросить, выяснить все до конца.

Элий вышел на улицу почти сразу вслед за сыном. Но направился не в таверну, а долго бродил по улицам, будто давал императору шанс: не будет встречи, не будет и вопроса. Элий и сам сознаёт, что разговор этот ненужный и… Неужели император отдал Беренике и Серторию Рим? Отдал, чтобы легче было забрать назад. Он бы, Элий, никогда так не сделал. Но это ещё не значит, что Постум поступил неверно.

Провинциальный город засыпал рано. Даже появление императора и его свиты не заставило людей изменить привычки. В чистеньких домиках на тихих улочках все по-прежнему. За миг до гибели – все по-прежнему, пока чья-то железная рука безжалостно не столкнёт ничего не подозревающих людей в огненную яму. Великий психиатр из Виндобоны на заре этого века утверждал, что сны – это осуществлённые желания. Получается, что счастливая жизнь – это хороший сон, а несчастная – кошмар, и надо скорее проснуться. Но пробуждение, к счастью или к несчастью, не в нашей власти. И вслед за кошмаром может явиться приятное сновидение – надо лишь перевернуться на другой бок. Но сделать это бывает трудно – ибо во сне не сознаёшь, на каком боку лежишь.

Элий наконец вошёл в таверну. В полутёмном зале были заняты всего три столика. Пышногрудые официантки в бело-синих туниках вытирали столы. Ножки в виде львиных лап нахально выставлялись из-под массивных столешниц так, что почти каждый посетитель об эти ножки спотыкался. Б этом была своя прелесть, особенно если посетитель передвигался нетвёрдым шагом и с кружкой пива или с чашей вина в руке. Официантки же, разнося по три полные кружки в каждой руке, не спотыкались никогда. Постума в таверне уже не было. Зато какая-то женщина махнула рукой новому гостю, подзывая. Элий направился к ней и, несмотря на хромоту, ни разу о деревянную ножку-лапу не споткнулся.

Он уселся за столик и тут заметил, что для него сделан заказ: серебряная чаша с разбавленным водой местным вином. Чёрные вьющиеся волосы женщины струились по плечам. У Летиции теперь тоже чёрные вьющиеся волосы. Только Летиция с недавних пор стриглась очень коротко. А эта женщина волосы красила: у самых корней Элий заметил серебряную полосу отросших волос. Женщина взяла его за руку. Так просто, будто они не виделись два дня, а не двадцать с лишком лет. Элий смотрел на неё несколько мгновений, не узнавая. Потом узнал. Попытался улыбнуться. Сердце забилось. Но тут же успокоилось. Неужели? А он наделся, что сила чувства останется. Пусть любовь причиняла боль, но все же… Он так долго изживал эту любовь, без всякой надежды победить. И вдруг выяснилось, что любовь исчезла. Он смотрел на Марцию и не чувствовал ничего. А он бы хотел любить её по-прежнему.

– Я старая. – Марция истолковала его спокойствие по-своему. – Да, очень старая.

– Ну что ты! Ты – красавица.

– Не ври.

Он мог смотреть на неё и не задыхаться от любви. В этом было что-то противоестественное.

– Ты – красавица. – Он мог настаивать, потому что в принципе уже не имело значения, красива она или нет. – Чем ты занимаешься?

– Так, всем понемногу. – И будто спохватившись, добавила: – Мои скульптуры пользуются успехом.

Элий кивнул. Он узнал несколько лет назад от Квинта, что Марция торгует наркотиками. Тогда это его возмутило и взволновало. Тогда – взволновало. А сейчас – нет.