- Что случилось? - В глазах стояла оскорбленная невинность.

- Сама знаешь, что случилось, - стальным голосом произнес он.

- Я люблю тебя, Сторми. Удерживая ее за руки, он отвернулся.

- Я не люблю тебя.

- Я...

- Мне не нравится, что ты пытаешься делать.

- Я же с тобой! Ведь это я всегда говорила, что ты должен себя защищать, не позволять родителям все решать за тебя! Нельзя, чтобы они помыкали тобой, ты должен сам принимать решения!

- Я защищаю себя.

- Поэтому твоя семья меня ненавидит.

- И я защищаю свою семью.

- Я ничего против них не имею, - проговорила она со слезами на глазах. - Это они меня не любят. Они не любят меня, потому что я бедная. Они не любят меня, потому что я люблю тебя больше, чем они, и я думаю о тебе, думаю о том, чтобы тебе было лучше, а не просто о том, чтобы выглядеть хорошо перед твоими родителями!

- Они не хотят, чтобы мы с тобой больше виделись, - заявил Сторми. - И я тоже больше не хочу тебя видеть.

- К черту твою семью!

- Нет, сама иди к черту.

Слезы высохли, лицо стало жестким.

- Что ты сказал?

- Что слышала.

- Значит, ты так решил?

- Так должно быть. Убирайся отсюда. Я больше не хочу тебя видеть.

- То, что ты хочешь и что ты получишь, - большая разница. - Взмахнув волосами, она развернулась и пошла прочь. Со спины она совсем не была похожа на ребенка. Скорее на карлицу.

Это немного уменьшало влечение.

Уменьшало, но не искореняло.

Он запер дверь. За спиной слышалось постукивание бабкиной клюки по полу. Обернувшись, он увидел ее у лестницы.

- Не могу найти Биллингэма, - сказала она.

- По-моему, его нет, - ответил Сторми. На лице ее за долю секунды отразилась целая гамма эмоций - паника, страх, недоумение. Она знала, что дворецкий является частью Дома, и понимала, что если его нет, произошло что-то весьма серьезное. Затем вернулось напряженное выражение стоической неподвижности, и она проговорила:

- В таком случае тебе придется занять его место.

- Помочь тебе подняться по лестнице? - согласно кивнул Сторми.

- Нет. Тебе придется приготовить мне ванну. Сегодня вечером я буду купаться в крови. Заполнишь ванну козьей кровью. Температура - умеренная.

Он тупо кивнул, глядя, как она с трудом взбирается по ступенькам. Где-то на втором этаже плакала, причитая, мать. Отец продолжал звать Биллингэма.

Он стоял в прихожей, размышляя. Чего он добился? Ничего. Он выложился по максимуму, выступил против родителей, все им растолковал, но они не шелохнулись, остались при своем, фаталистически покорились течению обстоятельств. Абсолютно все осталось как раньше.

Он вздохнул. Пожалуй, ему действительно никогда не вернуться домой.

Тем не менее после разговора с родителями ему стало немного полегче. По крайней мере он постарался остановить их отречение от Биллингэма и от Дома, повлиять на их нарастающую зависимость от Дэниэл.

Если бы можно было начать все заново, он бы никогда не сбежал из дома. Он бы остался в Доме с родителями и попытался действовать с ними заодно.

Бабушки на лестнице больше не было; не слышал он и стука ее палки. Он решил подняться проверить, все ли с ней в порядке. Ее не оказалось в коридоре ни второго, ни третьего этажей, и он постучал в дверь ее спальни.

- Бабушка!

Никто не ответил.

Он попробовал открыть дверь. Она оказалась заперта.

Потом он постучал в ее ванную комнату, но опять никто не откликнулся. Он приложил ухо к двери и прислушался.

Тишина.

Могла она пойти куда-нибудь еще? Он двинулся в сторону лестницы, но вдруг заметил приоткрытую дверь собственной комнаты. Оставил ли он ее открытой? Этого он не помнил.

- Кто там? - на всякий случай громко спросил Сторми. Потом сунул голову в комнату. И сразу улучшилось настроение, словно произошло какое-то изменение атмосферного давления. На полу комнаты он увидел следы разрушительного землетрясения, а у противоположной стены - разбитый телевизор.

Он вернулся.

Нортон мгновенно ощутил изменение.

Тряска прекратилась, он отцепился от перил и огляделся. Тесный Дом, в котором он провел последние дни, Дом, в котором он находился с Лори, Дэниэлом, Сторми и Марком, исчез. Это был Дом из прошлого, дико непредсказуемый Дом, в котором он вырос, и по внезапно обступившей его наэлектризованной тишине, густому тяжелому воздуху, невнятным токам, которые словно подземная река струились под тонкой пленкой окружающей реальности, он понял, что вернулся домой.

Чтобы убедиться в этом, он пересек холл и подошел к двери комнаты, которую занимал Сторми. Дверь оказалась открытой, но в комнате не осталось никаких следов пребывания ни Сторми, ни кого другого. Комната осталась точно такой, как он помнил ее из детства - швейной мастерской матери.

Стена тишины раскололась с почти ощутимым треском. Откуда-то издалека послышались звуки, голоса. Негромкий разговор. Смех.

Звуки доносились из библиотеки. Медленно и осторожно он двинулся по коридору. Лампы горели слабо, коридор тонул во мраке. Темные закоулки представляли собой надежное укрытие, но в то же время нагнетали таинственность и угнетающую атмосферу. Он вытер о штаны внезапно вспотевшие ладони и постарался дышать потише. Он миновал комнату Даррена, ванную и подошел к библиотеке.

Перед дверью он остановился и осторожно заглянул внутрь.

Вся его семья была в сборе.

Он быстро отпрянул с колотящимся сердцем. Вдруг стало трудно дышать, словно от удара в солнечное сплетение. Несколько секунд он безуспешно разевал рот, но никак не мог набрать полные легкие воздуха. Встреча с семьей его не удивила. На самом деле, именно этого он и ожидал. Тем не менее сам факт стал таким тяжелым эмоциональным ударом, что он оказался не готов к этому.

Они сидели в центре комнаты вокруг игрального стола и играли в парчизи[12]. Они предстали перед ним в том виде, как ему помнились лет в двенадцать. Сестры - в праздничных платьях из набивного ситца, сшитых матерью, в которых они проходили, с небольшими перерывами, почти все свои подростковые годы. Белла, старшая, демонстрировала отсутствие интереса к игре, словно семейные занятия такого типа рассчитаны на маленьких, а она уже вышла из этого возраста. Однако младшая, Эстелла, и брат Даррен смеялись и подшучивали друг над другом в полном увлечении. Родители, обоим чуть за сорок, сидели на противоположных сторонах, разделяя сестер, и умиротворенно улыбались.