– Нет-нет, – заторопилась Изабелла. – Я негодую вместе с вами, но не жалею.

Этому Алиенора не поверила – у Изабеллы слишком нежное сердце.

– Генрих теперь идет своим путем, а я своим, – произнесла она устало. – Когда родится этот ребенок и закончатся приготовления к браку Матильды, я вернусь в Аквитанию и буду учить Ричарда править ею. – Ее губы сложились в грустную улыбку. – Я научилась выжидать. Генрих никогда не умел этого делать – у него нет ни капли терпения. – Алиенора скривила губы. – На самом деле ему терпение и не нужно.

Их беседа коснулась неутихающей ссоры короля с Томасом Бекетом. На изгнание своей семьи архиепископ ответил тем, что проклял тех людей, которые выдворяли его родню из Англии. А всех, кто имел к этому хотя бы косвенное отношение, отлучил от Церкви – в том числе королевского юстициара.

– Вы верите, что они когда-нибудь помирятся? – спросила Изабелла.

Алиенора покачала головой:

– Былую дружбу трудно будет восстановить. И разумеется, мой первый муж только рад подливать масла в огонь. Там теперь такой клубок обид и претензий, что неизвестно, с какой стороны подступиться. И мне это страшно надоело. – Она вздохнула и положила ладонь на живот, потому что ребенок внутри ее снова пустился вскачь.

* * *

Алиенора ужинала с Гарри. Старший сын навестил ее на пути к отцу – ему предстояло с Генрихом отмечать Рождество в Пуатье. На пороге двенадцатилетия он считал себя мужчиной и будущим королем. Наблюдая за тем, с какой ловкостью он отрезает мясо от оленьего окорока и накладывает ей на блюдо самые сочные кусочки, она сияла гордостью.

– Ты будешь выше, чем отец.

Ее воображение рисовало приятную сердцу картину: сильные, крепкие, длинноногие сыновья, порожденные ее чревом, неприступными башнями возвышаются над Генрихом.

Гарри напыжился:

– Я буду править лучше, чем отец.

– Тебе еще многому надо научиться, – предостерегла его мать. – Думай о том, что и как ты говоришь ему. Смотри, слушай, учись. Это не значит, что ты должен вести себя так же, как он, но всегда наблюдай за тем, как он обращается с людьми и как они отвечают на это. Отмечай для себя, как отец решает проблемы, и прикидывай, что сделал бы ты в таком же положении. Все, чему ты научишься, сослужит тебе добрую службу позднее.

Алиенора видела, что еще чуть-чуть – и сын состроит гримасу. Он уже мысленно отгородился от нее, полагая, что она читает ему нотации.

– Конечно, я буду учиться. И я знаю, каков его характер. Он всегда будет прав, даже когда ошибается.

Ее губы дрогнули.

– Именно так, сын мой. Ты должен понять, как с этим жить и как править самому. Твой отец намерен объявить тебя наследником престола, а быть королем – это не только носить корону. У тебя будет множество обязанностей, и ты должен стать мужчиной.

У Гарри загорелись глаза.

– Папа уже заготовил золото для моей короны. Он показывал мне два года назад. – И тут же восторг сменился недовольством. – Меня бы уже короновали, если бы не Томас Бекет.

– Все так, но зато теперь к моменту коронации ты будешь совсем взрослым и способным самостоятельно исполнять свой долг.

Это был еще один камень преткновения в противостоянии Генриха и Бекета. Традиционно королей Англии короновал архиепископ Кентерберийский, но Бекет отказывался это делать. Генрих целых пять лет назад получил у папы особое разрешение выбрать любого епископа для коронации сына, однако Бекет убедил нынешнего папу объявить, что ни один епископ не вправе взять на себя эту роль. Алиенора полагала, что Генрих все равно найдет способ обойти папский указ. Среди епископов хватало соперничества и интриг, и к Бекету в церковных кругах отношение было неоднозначное, так что наверняка кто-нибудь из священнослужителей рискнет и справит церемонию, невзирая на немилость папы.

* * *

На следующий день Гарри пустился в дальнейший путь. Он направлялся в Саутгемптон, где его ждал корабль, чтобы перевезти через Узкое море. Ричард кипел от злости.

– Почему он едет в Пуатье, а мы нет? – восклицал он. – Я наследник Пуату, а не он. Папа должен был позвать меня.

– Я не могу ехать так далеко с твоим будущим братом или сестрой в чреве, – объяснила Алиенора, чувствуя, что ее терпение истощается. – Сейчас Аквитанией от моего имени правит твой отец, а Гарри – его наследник. Тебе же всего девять лет.

– Надеюсь, на корабле его сразит морская болезнь, – буркнул Ричард.

– Он твой брат, и ты не будешь желать ему ничего подобного. В Пуатье ты тоже поедешь, и достаточно скоро, я тебе обещаю. – Она притронулась к его волосам, мерцающим, как тонкая проволока из меди и золота. – Потерпи немного, мой львенок. Твое время придет.

Дворец Бомонт, Оксфорд, декабрь 1166 года

Алиенора изучала серебряные кубки, представленные ей на одобрение. Большинство предназначалось для ее старшей дочери в качестве приданого, которое она возьмет с собой в Германию. Но одну чашу она заказала отдельно, желая подарить ее новорожденному младенцу Изабеллы, мальчику, родившемуся месяц назад и нареченному Уильямом. Чаша искрилась в неярком зимнем свете, падающем через высокие окна. Вместе с ней Алиенора хотела послать малышу резную погремушку из слоновой кости, а Изабелле – золотую сеточку и шелковую вуаль для волос.

– Прекрасная работа, – похвалила она. – Я весьма довольна. Проследите, чтобы серебряных дел мастер получил достойное вознаграждение за свои труды.

– Слушаюсь, госпожа.

Алиенора страдальчески поморщилась от приступа боли в пояснице. Беременность достигла той стадии, когда трудно ходить, и какую бы позу ни приняла Алиенора, ей было неудобно и больно. Все рождественские празднования она чувствовала себя изможденной. Казалось, что все ее тело заполнено ребенком, а его бесконечная активность лишала ее сна.

Погода установилась холодная и неприветливая, а дни были такими короткими, что свечи горели сутками напролет. Тот же свет, что все-таки проникал в высокие окна, был тусклым и бледным. Алиенора все время мерзла; она почти забыла, что такое тепло. Всем своим существом она стремилась в Пуатье, до боли, до головокружения. И ей было еще горше оттого, что всего в четырех милях от нее, в монастыре Годстоу, отмечала Рождество малолетняя любовница Генриха. Алиенора подослала в монастырь шпионов, чтобы те разузнали все, что возможно, о девушке. Ей доносили, что Розамунда красива, мила, образованна, умна – и обожает короля. Они любят друг друга, и от понимания этого Алиеноре становилось совсем зябко. Сама она уже давно никого не любила, а Генриха – никогда, даже когда они были на пике славы и страсти. Их чувство было как огонь, разожженный из сухих веток и пергамента: он быстро вспыхнул, но долго гореть там было нечему.

Присутствие молодой женщины в Годстоу терзало Алиенору, как ноющий зуб. Она бы хотела забыть о ней, но, покуда зуб на месте, боль не изгнать. И пока она справляла в Оксфорде безрадостные зимние празднества и ожидала рождения ребенка, зачатого в канун Христова Воскресения, Генрих находился в Пуатье, сидел в ее тронном зале, пил густое вино ее герцогства и вместе с их старшим сыном слушал музыку юга.