– Как дела у Дюка?

– Он в порядке. Знаешь, Маркус, нам вовсе не обязательно беседовать о моей собаке.

– Знаю. Тогда как дела у тебя?

– Неплохо. Люблю Нью-Йорк. Когда я в Нью-Йорке, у меня все хорошо.

– Тогда зачем ты живешь в Калифорнии?

– Потому что мне так лучше, Марки. Не хочется ходить по городу и бояться на каждом углу встретить тебя. Но я уже какое-то время подумываю, что надо бы купить здесь квартиру.

– Здесь ты всегда можешь чувствовать себя как дома, – сказал я.

И тут же пожалел о своих словах. Она грустно улыбнулась.

– Не уверена, что Кевин горит желанием жить с тобой в одной квартире.

– А что, Кевин все еще актуален?

– Само собой, Маркус. Мы вместе уже четыре года.

– Будь у вас все хорошо, вы бы уже поженились…

– Перестань, Марки. Не устраивай мне сцен. Наверно, мне лучше уйти…

Я злился на себя, надо же было ляпнуть такую глупость.

– Прости меня, Алекс… Можно, мы начнем этот вечер сначала?

– Ладно.

С этими словами она встала и вышла с террасы. Я не понял, что она затеяла, и пошел за ней. Она направилась к двери, открыла ее и ушла. С минуту я стоял в полной растерянности, а потом звякнул звонок. Я бросился открывать.

– Привет, Марки, – сказала Александра. – Прости, задержалась немножко.

– Не беспокойся, все отлично. Я как раз открыл бутылку вина на террасе. И даже налил тебе.

– Спасибо. Потрясающая квартира! Значит, вот где ты живешь?

– Ага.

Мы сделали несколько шагов в сторону террасы, я положил руку на ее голое плечо. Она обернулась, и мы молча посмотрели друг другу прямо в глаза. Между нами возникло высокое, восхитительное притяжение. Я нагнулся к ее губам. Она не отшатнулась. Наоборот, обхватила мою голову руками и поцеловала меня.

34

Флорида, весна 2011 года

В последнее время дядя вдруг стал вести себя со мной как-то иначе. Держался слегка отчужденно. С марта 2011 года он стал регулярно встречаться с Фейт, управляющей “Хоул Фудс”.

Правду я узнал позже, а тогда подумал, что у них роман. Она часто заезжала за ним домой, и они куда-то вместе отправлялись. Отсутствовали они долго. Иногда целый день. Дядя Сол не говорил, куда они едут, а я не хотел задавать вопросы. Возвращался он из своих вылазок нередко в дурном настроении, и я спрашивал себя, что же между ними такое произошло.

Вскоре у меня возникло неприятное ощущение, что что-то изменилось. Непонятно почему Коконат-Гроув перестал быть привычным мирным оазисом. Я заметил, что дома дядя Сол легко выходил из себя, а это ему было совсем не свойственно.

В супермаркете тоже все переменилось. Сикоморуса не допустили к участию в “Пой!”, и письмо от продюсера с отказом повергло его в уныние. Однажды, пытаясь его приободрить, я сказал:

– Это только начало. Надо бороться за свою мечту, Сик.

– Да ну, это сколько сил нужно. В Лос-Анджелесе полным-полно актеров и певцов, и все хотят пробиться. По-моему, у меня ничего не получится.

– Найди что-то, чем ты отличаешься от них.

Он пожал плечами:

– На самом деле мне просто хочется быть знаменитым.

– Так ты хочешь быть певцом или знаменитым? – спросил я.

– Я хочу быть знаменитым певцом.

– А если что-нибудь одно?

– Тогда хочу быть известным.

– Зачем?

– Ну, приятно же быть известным. Разве нет?

– Слава – это всего лишь одежда, Сикоморус. Одежда, которая в конце концов становится мала, или изнашивается, или ее у тебя крадут. Главное – то, какой ты голышом.

Атмосфера в доме стала довольно мрачной. Когда я приходил в перерыв посидеть с дядей Солом на скамейке у магазина, он бывал задумчив и говорил мало. Вскоре я стал приходить в “Хоул Фудс” через день, а потом и через два дня на третий. На самом деле только Фейт могла заставить дядю улыбаться. Он оказывал ей маленькие знаки внимания: дарил цветы, приносил манго с террасы; однажды даже пригласил ее домой на обед и ради такого случая повязал галстук, чего я не видел уже несколько лет. Помню, в Балтиморе у него была весьма внушительная коллекция галстуков, но при переезде в Коконат-Гроув она куда-то делась.

Вторжение Фейт в наши с дядей отношения слегка выбило меня из колеи. В конце концов я даже задался вопросом, не ревную ли я к ней, притом что должен радоваться за дядю: ведь он нашел человека, который отвлекает его от однообразной жизни. Я даже стал сомневаться в причинах, по которым езжу во Флориду. Может, это не любовь к дяде, а желание показать ему, что племянник из Монклера его превзошел?

Однажды в воскресенье, когда он читал в гостиной, а я собирался покататься по Майами, чтобы не мешать ему устраивать свои любовные дела, я спросил:

– Ты сегодня не встречаешься с Фейт?

– Нет.

Я промолчал.

– Марки, – произнес он, – это не то, что ты думаешь.

– Я ничего не думаю.

Когда он в первый раз отгородился от меня, я решил, что он злится на мои бесконечные расспросы. Это случилось вечером, после ужина, когда мы, по обыкновению, мирно гуляли по спокойным улицам Коконат-Гроув. Я спросил:

– Бабушка мне рассказала про вашу ссору с дедушкой. Ты из-за этого переехал в Балтимор?

– Мой университет входил в систему университета Балтимора. Я записался на юридический факультет. Сказал себе, что это хорошее образование. Потом сдал экзамен, вступил в коллегию адвокатов Мэриленда и начал работать в Балтиморе. И мои дела быстро пошли в гору.

– И с тех пор ты больше не встречался с дедушкой?

– Больше двенадцати лет. Но бабушка часто приезжала повидаться с нами.

Дядя Сол рассказал, что на протяжении долгих лет бабушка раз в месяц тайком выбиралась из Нью-Джерси на денек в Балтимор пообедать с ними.

В 1974 году дядя Сол с дедушкой не разговаривали уже год.

– Как ты, дорогой? – спросила бабушка.

– Хорошо. Изучаю право, вполне успешно.

– Так ты будешь адвокатом?

– Думаю, да.

– Ты бы мог приносить пользу нашей фирме…

– Мама, не будем об этом. Пожалуйста.

– Как дела у Аниты?

– Хорошо. Хотела тоже с тобой повидаться, но у нее завтра экзамен, надо готовиться.

– Знаешь, она мне очень нравится…

– Знаю, мама.

– И отцу тоже.

– Не надо. Не будем о нем, пожалуйста.