— Курьера… значит, Ранальф вернулся с вами?

— Нет, он остался на острове. Дела, понимаете ли.

Затем, не попрощавшись, Николас прошмыгнул мимо графа и стал спускаться по лестнице. Мозель засеменил следом, озадаченный такой грубостью.

— Подождите, пожалуйста, — сказал он. Когда они добрались до покоев Родри, Джессингер взял Николаса за руку. Посмотрев вниз и убедившись, что там никого нет, нагнулся к нему. — Вы уже что-нибудь узнали?

— О чем? — заморгал глазами принц.

— О Мудреце острова Саре, — нахмурил брови Мозель: Николас не мог забыть столь важную вещь.

Несколько секунд глаза лорд-маршала оставались пустыми, как у актера, который забыл слова. Затем он вспомнил:

— Ах да, Мудрец. Мы встречались. Очень приятный человек, мы играли с ним в кости.

— И? — поторопил его Мозель, встревоженно ломая руки.

— Он обычно побеждает, — ответил принц, пожимая плечами, хотя это было трудно под тяжестью книг за спиной. — Я был в его замке, ничего необыкновенного.

— А что насчет секты? Сарские колдуны — наши друзья или враги?

Николас напрягся и задумался, словно Джессингер говорил на иностранном языке, и ему приходилось все переводить, прежде чем дать ответ.

— Я его еще не спрашивал. Всего два месяца прошло, Мозель, — добавил он с непривычной королевской снисходительностью. — Я не могу ускорять события.

— Ты сообщил Атайе, что связался с ним?

Николас вздохнул: его терпение заканчивалось.

— Нет, в этом нет необходимости… пока я не узнаю нечто стоящее. Мне надо много сделать, чтобы не приехать в Кайбурн с пустыми руками.

Джессингер от изумления поднял бровь. С пустыми руками? Странное восприятие для человека, который клялся сообщать Атайе малейшую деталь о Мудреце.

— Но ей, естественно, захочется узнать…

— Она скоро и узнает. Если не возражаете, Мозель, у меня есть одно дело в соборе.

Николас направился вниз, но граф поймал его за руку.

— Ваше высочество, с вами все в порядке? Похоже, вы чем-то озабочены. Если я могу быть полезен…

— Все хорошо, Мозель. Я просто устал с дороги. Приехал очень поздно вчера ночью и не спал с тех пор, как покинул остров. Прошу меня извинить.

На этот раз принц зашагал так быстро, что Джессингер не смог бы догнать его.

* * *

Епископ Люкин неслышно шагал по северной стороне собора Святого Адриэля. Когда он посещал столицу, архиепископ Вентан обычно приглашал его прочесть молитву на вечерней службе. Поскольку предстояло отпустить грехи одному юноше, то он направлялся в ризницу за освященным вином и кахнилом, необходимыми для ритуала.

Люкин довольно улыбался. Несмотря на старания принцессы, не все лорнгельды Кайта поддались ее ереси.

Улыбка епископа тотчас пропала, когда он увидел, что дверь ризницы приоткрыта. Он вошел внутрь и застал там человека в капюшоне, который стоял в луже воды и рылся в вещах. Это, конечно же, не священник Вентана: вместо рясы на нем была промокшая шерстяная накидка и пара грязных сапог с нерастаявшим льдом.

— Эй, ты! — крикнул Люкин так рьяно, словно пытался разбудить прихожанина, который задремал в самом дальнем конце нефа. — Что ты тут делаешь?

Мужчина быстро засунул руку в карман камзола и развернулся, от накидки ледяные капли полетели прямо в лицо епископу.

— Принц Николас? — произнес он, стирая воду с лица. Лорд-маршал расплылся в располагающей к себе улыбке.

— Епископ Люкин, как я рад вас видеть. Я не знал, что вы здесь, то есть в Делфархаме.

Верховного судью удивила доброжелательность принца: Николас всегда настороженно относился к священникам Кайта, стараясь быть отчужденно-вежливым.

— Я помогаю на сегодняшней вечерне архиепископу, — сказал он, обводя рукой личное помещение Вентана. — Я прибыл в столицу несколько дней назад, чтобы обговорить с его величеством некоторые вопросы относительно… — он сделал паузу, чтобы подобрать нужное слово, — плана, над которым мы работаем.

Люкин не считал нужным вдаваться в подробности, зная о симпатиях Николаса к Атайе и лорнгельдам.

— А, вы о Трибунале, — догадался принц. — Я слышал, что дела у вас идут хорошо. Продолжайте в том же духе, верховный судья.

Приготовившись к резкой критике или по крайней мере терпимым оскорблениям, епископ Люкин стоял, открыв рот, как простак, озадаченный неожиданной похвалой.

— Спасибо, ваше высочество, — поблагодарил он, почти заикаясь. — А что же привело вас в столицу?

— О, то же самое — планы, которые я пытаюсь осуществить.

— И вы зашли в собор, чтобы мы помолились за их успех?

Николас многозначительно улыбнулся.

— Что-то вроде того, — сказал он. — На самом деле я ищу архиепископа Вентана. Хочу спросить его, кто из священников обладает официальной юрисдикцией над Саре: как ни странно, там никто не имеет об этом представления. Я зашел сюда по пути в его комнату, чтобы посмотреть, нет ли тут вина — утолить жажду.

Верховный судья посмотрел на него с некоторым возмущением.

— В ризнице хранится только освященное вино для отпущения грехов и церковных ритуалов, — объяснил он, нахмурившись: это должно быть хорошо известно принцу. — Было бы неправильно с вашей стороны выпить его просто для утоления жажды. Но я уверен, архиепископ с радостью предложит вам что-нибудь из личных запасов.

— Да, конечно. Пойду загляну к нему. — Николас вышел из ризницы, оставив за собой капли дождя. — Удачного дня, ваша светлость.

Люкин поклонился, затем подошел к шкафу, где лежали вино с кахнилом, и подумал, что надо сказать ризничему, что они заканчиваются. Когда он закрыл дверь кабинета снаружи, то увидел, как Николас быстро шагает к западному выходу из собора — в противоположном от комнаты Вентана направлении.

Епископ хотел крикнуть принцу, что он не туда идет, но передумал. Вряд ли Николас пришел к Вентану. Зная его высочество, можно было предположить, что у него здесь свидание с дамой — нашел же место, — а в ризницу он спрятался, чтобы его не заметил ревнивый соперник.

— Ну да что в том плохого? — пробормотал Люкин, пытаясь выкинуть происшествие из головы, и подумал о проповеди, которую ему предстояло прочесть, и о юноше, кого ждала смерть.

* * *

Вечером король с братом ужинали в личной палате его величества, избежав суеты большой залы, чтобы спокойно поговорить. В камине горел огонь, холодный дождь, ливший весь день, закончился, оставив на окнах разводы, которые искажали вид на Делфархам. Серебряные тарелки на столе были уже почти пустыми, кости голубей — обглоданными. Однако ел в основном Дарэк. Николас почти не притронулся к мясу, и только по корочке хлеба и паре крошек сыра можно было судить, что он вообще ел.