В начале романа ей всего 16 лет от роду, но она уже кружит головы и не знает отбоя от поклонников. Ну а дальше начинается ее взрослая жизнь – не слишком удачное замужество, раннее вдовство, роман с удалым авантюристом Реттом Баттлером, тяжкое бремя ответственности за близких, которых вытаскивать из беды приходится именно ей, – в общем, если вы книжку не читали, то прочтите, она того стоит.

Роман охватывает события, происходившие в течение 12 лет, в период с 1861 по 1873 год. Начинается война Севера с Югом, о которой мы уже кое-что знаем. Так вот, по мере развития сюжета книги Скарлетт едет в Атланту, к родственникам. Там-то, в самом конце августа 1864 года, ее и застигает война, и уже не в форме лишения бедняжки Скарлетт танцев и развлечений. Шерман идет на Атланту, бои идут на самых подходах к городу – и Ретт Баттлер бросается на помощь к своей возлюбленной и успевает все-таки выхватить ее из урагана войны. Он появляется на ее пороге с готовой упряжкой – бегство теперь обеспечено, Скарлетт спасена – наверное, это сильнейшая сцена в фильме, она буквально врезается в память всех, кто его видел.

Особенно потому, что действие происходит ночью, и мы видим отсветы огромного пожара, пылающего на горизонте, – это как бы фон для всего проиcходящего. Об этой сцене в «Унесенных ветром» есть хорошие стихи, написанные по-русски[1], и говорится в них о том, что «Атланта горит и горит…», и это – черта, которая «делит жизнь пунктиром…» на две части, и горящая Атланта сравнивается с идущей ко дну Атлантидой.

Возможно, Скарлетт О’Хара, придуманная Маргарет Митчелл, и ощущала нечто подобное, но другие, вполне реальные люди, с головами, устроенными более основательно, чем у молоденькой вдовы, смотрели на случившееся как на катастрофу.

Атланта по своему значению была вторым городом КША, сразу после Ричмонда. Там были оружейные и литейные мастерские, работавшие на армию, там были даже швейные фабрики, шившие обмундирование, и многочисленные склады с вооружением, боеприпасами и другим имуществом. Наконец, Атланта служила важнейшим железнодорожным узлом, связывающим северную часть Виргинии с глубоким Югом.

И теперь армия южан покидала город, поджигая склады, чтобы они не достались противнику. В числе прочего подожгли и 81 вагон с боеприпасами, взрывы которых и запалили окружающие кварталы.

Как это могло случиться?

II

По-видимому, как часто бывает, тут сложилось сразу несколько факторов. Шерман чуть ли не все лето старался обойти противника и вынудить его сражаться. А осторожный командующий силами южан, генерал Джозеф Джонстон, каждый раз от сражения уклонялся, отступал на новую позицию, и вообще всячески тянул время, сохраняя армию. Но это не могло тянуться без конца, сдать Атланту он просто не мог.

Тем временем его действия вызвали сильное недовольство в Ричмонде. Президент КША Джефферсон Дэвис, как он говорил, «отчаялся в том, что генерал Джонстон хоть когда-нибудь станет сражаться…» и сменил его на более агрессивного человека, генерала Худа.

Тот был храбрец – сам Роберт Ли называл его «львом» – но вот «качеств лисицы у него не было совсем…» Как, собственно, и говорил генерал Ли в своем письме к президенту Дэвису – Ли назначение Худа не одобрял. И оказался совершенно прав – тот немедленно перешел в наступление, наделал ошибок, потерял много людей, а Шерман тем временем далеко обошел саму Атланту и повернул на восток, перерезая линии железных дорог, шедших к городу. Генерал Килпатрик тут ему очень пригодился, хоть он и был, по мнению Шермана, дураком. Ну, дурак он был или все-таки не совсем дурак – вопрос дискуссионный.

Но Килпатрик был лихим кавалеристом и в набегах на тылы южан оказался очень полезен.

Войска Шермана медленно двигались по Джорджии, разрушая все на своем пути. Особое внимание уделялось железным дорогам. Поскольку никакой взрывчатки мощнее, чем артиллерийский порох, у армии не было, рельсы ломали способом, который получил название «шермановский галстук» – полотно снималось, шпалы складывались в большие костры, на которых рельсы нагревались до такого состояния, что их можно было гнуть. Ну, их и гнули вокруг стволов деревьев или даже вокруг телеграфных столбов и завязывали иной раз в такие причудливые узлы, какими и вправду было впору вязать галстуки.

Позднее офицеры из инженерного корпуса Шермана придумали способ поэффективней – к двум концам рельса прикручивали что-то вроде огромных гаечных ключей, и рельс в результате изгибался так, что починить его было уже невозможно. «Галстуки Шермана» остановили вокруг Атланты все железнодорожное движение.

Когда последняя дорога, ведущая в Атланту, оказалась перерезанной, генерал Худ решил спасать то, что еще было можно – то есть армию. Солдаты могли двигаться и без железных дорог. Но вагоны со снаряжением пришлось сжечь. 1 сентября южане ушли из Атланты, оставляя за собой пылающий город. 2 сентября туда вошли федеральные войска. Шерман отправил Линкольну, военному министру Стэнтону и генералу Гранту короткую телеграмму с извещением о победе.

4 сентября в Вашингтоне ударил 100-пушечный торжественный салют.

III

Все сразу же начало выглядеть совершенно по-другому. Когда за месяц до падения Атланты отважный адмирал Фаррагут ворвался в порт Мобил в Алабаме, буквально наплевав на поставленные там мины, особого внимания это событие не привлекло. Теперь же оба события вместе выглядели как комбинированный двойной удар, готовый вот-вот перерезать КША пополам. Фаррагут теперь широкой публикой почитался почти как Нельсон – что же до Шермана, то по сравнению с ним бледнел и Наполеон.

На Юге царило отчаяние. Офицер из армии Роберта Ли писал домой, в Южную Каролину: «…Никогда я не чувствовал себя беспомощным и всегда был готов сражаться, несмотря ни на что. Но сейчас мне кажется, что Господь нас оставил…»

На Севере, конечно же, чувства были прямо противоположными – Господь наконец-то «благословил правое дело…» Не вникая в побуждения Провидения, политики делали из случившегося свои выводы – и одним из них был генерал Макклеллан. Демократическая партия номинировала его своим кандидатом в президенты. Теперь ему следовало ответить на это специальным письмом, принимающим номинацию, – и такое письмо по определению должно было включать в себя заявление о взглядах кандидата на идущую войну.

До Атланты все было понятно – Макклеллан должен был осудить проклятую, бесконечную, заливающую страну реками крови бойню и сообщить, что немедленно после избрания он начнет переговоры о мире.

После Атланты такое заявление было бы очень плохим ходом – и Макклеллан в своем письме убрал абзац об «…ужасной бойне…», а к словам о предложении перемирия присоединил оговорку: «…только в том случае, если Юг примет условие восстановления Союза…»

Тем временем хорошие новости продолжали прибывать: Филип Шеридан начал успешное наступление в долине Шенандоа и 22 сентября нанес поражение южанам и отогнал их на добрую сотню километров. Федеральная армия шла через Виргинию, сжигая все фермы, которые попадались ей на пути. Фиктивный приказ о поджогах, якобы найденный в бумагах убитого Ульриха Дальгрена, теперь стал настоящим и вполне официальным. Грант дал Шеридану инструкции опустошить завоеванную местность так, чтобы она не могла больше давать приюта партизанам, – и приказание было выполнено с большой точностью.