Ладожский схватил меня за предплечье.

– Не может быть! Где она? В Германии?

– Нет, живет в Москве, носит имя Мария Григорьевна Боярская.

– Подобное невозможно, – голосом, полным ужаса, заявилЛадожский, – вы путаете!

– Вовсе нет, на стене у этой женщины висит точь-в-точь такаяфотография!

Ладожский секунду молча переваривал полученную информацию.Потом, очевидно, потрясенный услышанным, начал совершать непонятные действия.Встал, походил по кухне, выдвигая ящики, затем вытащил моток шпагата, подергалего, убрал, достал примерно метр бельевой веревки и принялся крутить в руках. Ярешила, что старик расстроен и напуган, поэтому сочла нужным приободрить его:

– Не переживайте так! Через неделю Бригитту арестуют!

– Почему через неделю? – насторожился Ладожский. – На вашемместе я бы прямо сейчас пошел в КГБ. Или как там теперь называется это место?

– Мне многое пока неясно…

– Что же именно?

– Мария Григорьевна прожила всю жизнь с мужем, КирилломБоярским, а у того был, вернее, есть брат. Похоже, что мужчины не те, за когоони себя выдают. Непонятно, как Бригитта превратилась в Марию, почему убилиЛюбу, хотя со смертью Игоря я уже разобралась…

– Мне кажется, – вздохнул Ладожский, – хотя я и не понимаю,о каких людях идет речь, что рыться самостоятельно в подобном деле опасно!Пусть в нем копаются профессионалы-мужчины!

Сказав эту фразу, Герман Наумович запихнул веревку в ящик,выудил штопор и начал вертеть его в руках. Похоже, у старика пальцевой невроз,– Понимаете, я пишу детективы, – пустилась я в объяснения.

Ладожский спокойно выслушал меня и уточнил:

– Значит, не пойдете в КГБ?

– Нет!

– Тогда я отправлюсь туда! Преступница должна сидеть втюрьме! Бригитта содействовала смерти десятков, сотен ни в чем не повинныхлюдей.

Я ухватила Германа Наумовича за плечо.

– Умоляю, пока не надо! Иначе меня мигом запрут дома, я неузнаю сути дела и не сумею написать книгу. Только неделю! Семь дней! Успеюдорыться до истины!

Ладожский убрал штопор и неожиданно улыбнулся.

– Всю жизнь иду на поводу у прекрасных дам! Хорошо, давайте,как сейчас модно говорить: придем к консенсусу.

– Давайте! – обрадовалась я.

– Вы в течение семи дней пытаетесь разложить все пополочкам, а я вам не мешаю. Но по истечении этого срока мы вместе идем в КГБ.

– Вроде эта организация сейчас носит название ФСБ.

– Суть-то не меняется, – мягко возразил Герман Наумович, –отправляемся вместе, потому как я могу выступить свидетелем. Кстати…

Он внезапно замолчал.

– Что? – подскочила я.

– Есть одна примета, которая поможет изобличить Бригитту, –задумчиво пробормотал Герман Наумович.

– Какая?

– У фашистов было принято наносить офицерам или особо ценнымлюдям специальную татуировку, – пояснил Ладожский. – В подмышке выкалывалиномер группы крови. Повторяю, не всем, только эсэсовцам или очень нужнымвоенным. Считалось, что в случае тяжелого ранения, когда человек лежит безсознания, подобная мера спасет ему жизнь. Экспресс-анализов крови в сороковыегоды не существовало, и медики могли потратить часы, ожидая результатов пробы.

– Она, наверное, ее вывела, – хмыкнула я. – Зачем оставлятьтакую примету!

Ладожский покачал головой и вытянул вперед руку. Навнутренней стороне виднелась наколка «Gz 157658».

– В Горнгольце метили всех, – пояснил старик, – сначалатранспорт разгружали, потом заключенных выстраивали и клеймили.

– Вот ужас! – воскликнула я. – Очень было больно? И,наверное, люди стояли часами в очереди к татуировщику!

– Нет, – объяснил Герман Наумович, – процесс обработки однойличности занимал пару секунд. Имелись специальные машинки, в них нужно былопоменять лишь последние цифры… Что же касалось возможности сведения клейма…

Герман Наумович остановился, схватил чайную ложку, повертелее, бросил в мойку и продолжил:

– По татуировке легко было найти сбежавшего заключенного,хотя удрать из лагерей удавалось людям очень и очень редко. Фашисты применялиспециальную краску, поверьте, дорогая, химики в Германии были отличные. Концерн«Игенфарбен» целиком работал на войну. Это его сотрудники изобрели удушающиевещества. Впрочем, я слишком удалился от темы. Видите, сколько лет прошло, аномер не поблек? Да и место нанесения клейма, внутренняя сторона запястья, быловыбрано не случайно. С плеча или предплечья можно вырезать кусок кожи, а назапястье это затруднительно. Буквы и цифры под мышкой у эсэсовцев тоже делалиэтой краской, но тут преследовали иные цели – чтобы пот не уничтожилинформацию. Впрочем, мужчина, гитлеровский офицер, мог впоследствии убратькомпрометирующий знак, хотя наличие рубца сказало бы знающему человеку все, новот женщина! Тут дело сложней.

– Почему?

– А грудь? – вопросом на вопрос ответил Ладожский. – Она-точастично подходит к подмышке. Так что через неделю изобличим преступников. Радивашей книги, моя красавица, я готов потерпеть семь дней. Но есть у меня к вампросьба.

– Говорите скорей! – с жаром воскликнула я.

– Где содержится архив Горнгольца? Напомните еще раз.

– В хранилище «Подлинные документы».

– И у вас там, очевидно, есть помощница?

– Да.

– А как ее зовут?

– Светлана Сафонова. Зачем она вам?

– Хочу подъехать к девушке и, сославшись на вас, попроситьпомощи. Наверное, не откажет старику, поймет, как мне нужны деньги! Пенсиятакая крохотная!

Я постаралась удержать улыбку. Едва речь зашла о валютныхвыплатах, как Герман Наумович тут же вспомнил о возрасте. Совсем недавно,кокетничая со мной, пенсионер сообщил о лошадином здоровье и страусинойвыносливости.

– Лучше будет, если мы вместе через неделю пойдем кзаведующей!

– Может, вы и правы, моя красавица, – неожиданно легкосогласился старик. – Значит, до встречи через семь дней, желаю успеха!