Вскоре обвинение вызвало еще одну свидетельницу. Виолончелистку, стоявшую рядом с Бетти и Мэтью на платформе номер три.

– Я видела, как они спорили из-за пакета, – заявила она. – У них случилась потасовка. Он врезался прямо в меня. Я почти уверена, что она толкнула его. – Свидетельница вздрогнула. – А потом раздался этот ужасный крик.

Однако «почти уверена» не является конкретным доказательством, отметила адвокат защиты.

Брата Сандры, Тома, также вызвали в качестве свидетеля, чтобы описать «характер жертвы».

– Мэтью был негодяем, – сказал он. – Дурачил людей, в том числе и мою сестру поначалу, притворяясь обаятельным. Но, на мой взгляд, он был опасным, одержимым человеком.

Когда Бетти давала показания, обвинение применило иной подход.

– Я утверждаю, что ваша невестка косвенно несет ответственность за смерть Мэтью Гордона. Вы убили его, потому что она попросила вас об этом, не так ли?

– Нет! Она бы никогда этого не сделала.

– Вы уверены?

– Абсолютно.

– Насколько хорошо вы ее знаете?

– Очень хорошо.

– Разве не правда, что вы подслушали, как она сказала: «Я убью тебя, Мэтью Гордон» или нечто подобное в своем кабинете? И тогда вы решили сделать эту работу за нее?

– Нет. Все было не так.

Руки Бетти вцепились в край стойки.

– Вы уверены? Потому что ваша младшая внучка, которая осталась дома, тоже была в это время рядом. Она сообщила нам, что вы посоветовали ей никому об этом не говорить.

– Потому что это был просто оборот речи. Поппи не имела это в виду. Я знаю, что она так не думала.

– Значит, вы все-таки подслушивали ее.

– Ну, да. Но, как я уже сказала, она это не всерьез.

– Принимается. Ваша честь, я прошу разрешения вызвать Поппи Пейдж для дальнейшего допроса.

Я тихо ахнула. Пожалуйста, не надо больше! Словно почувствовав это, Бетти повернулась ко мне. Наши взгляды встретились. И внезапно я поняла, что она собирается сделать.

– Хорошо! – выкрикнула она. – Признаюсь! Я сделала это. Я толкнула Мэтью Гордона под поезд, но не потому, что Поппи велела мне. Моя невестка не имела к этому никакого отношения. Незадолго до того, как все произошло, я услышала разговор между ними. Этот мерзкий человек шантажировал ее. Он сказал, что Поппи должна приехать на вокзал Ватерлоо в пятницу вечером и привезти пятьдесят тысяч фунтов. Я отправилась туда без ее ведома и проследила за ним до платформы. Вот тогда я это и сделала. Я должна была помешать этому человеку уничтожить нас, не только финансово, но и морально.

По залу суда волной прокатился общий вздох. Но под конец слушания судья обратился к присяжным, прежде чем они отправились принимать решение:

– Я должен пояснить, что заявление обвиняемой о том, что она толкнула Мэтью Гордона под поезд, само по себе не является основанием для признания ее виновной в убийстве. Присяжные должны прийти к согласию, что состав преступления полностью доказан.

Иными словами, все прочие показания также следовало принять во внимание.

Это заняло у присяжных менее получаса. Их вердикт был единогласным. Я знала, что так и случится. В конце концов, Бетти находилась рядом с Мэтью на платформе.

Свидетельница видела, как они «дрались», и была «почти уверена», что Бетти толкнула его. И хотя судья просил присяжных не выносить обвинительного решения на основании одного лишь признания Бетти, оно явилось важным фактором.

Дело было завершено. Бетти оставалась под стражей до вынесения приговора. Сколько ей дадут? Мне было невыносимо думать об этом. Я бегала по зданию суда, отчаянно пытаясь найти мужа. Но он уже ушел домой с девочками, как я обнаружила, когда вернулась сама, уязвленная до глубины души. Мои дочери сидели наверху, в своих спальнях. И отказывались выходить.

– Прости меня, – обратилась я к Стюарту. – Я хотела рассказать тебе о Мэтью. Но слишком боялась. Отношения с ним ничего для меня не значили…

– Перестань, – ответил он. Я никогда не видела мужа таким сердитым. – Ничего не значили? Как ты можешь так говорить? Это из-за тебя моя мать в тюрьме. Она пыталась спасти нас.

– Ты хочешь, чтобы я ушла?

– Нет. Ты нужна девочкам.

– Но они тоже не хотят со мной общаться.

– В данный момент – нет. Спустя некоторое время они смогут.

Стюарт разговаривал очень холодно, выглядел таким измученным, словно из него выкачали всю жизнь.

– А что насчет тебя? – прошептала я. – Тебе я буду снова нужна когда-нибудь?

Он пристально посмотрел на меня:

– Не знаю.

Я пробовала пообщаться с девочками:

– Может, напишем бабушке письмо?

Мелисса кинула на меня мрачный взгляд.

– Ты думаешь, это поможет? – презрительно произнесла она.

Конечно, она была права. Ничто не могло это поправить.

Дом больше не был моим убежищем. Теперь он стал моей тюрьмой, где все ненавидели меня. Но я все равно пыталась до них достучаться.

– Я понимаю, что тебе пришлось рассказать полиции о том, что ты подслушала, – обратилась я к Дейзи. Но она не смотрела на меня.

– Я слышала, как ты говорила, что хочешь убить этого человека, – сказала она. – Это неправильно. Бабушка заявила, что ты не имела это в виду. Но, по-моему, ты действительно хотела. Поэтому я и считаю, что бабушка решила это сделать вместо тебя.

– Я не просила ее… – начала я. Но Дейзи уже уходила прочь. Вот бы провалиться под землю или заснуть навсегда! Я не заслуживала быть матерью.

В то же время мое первоначальное облегчение от того, что Мэтью больше не мог причинить нам вреда, смешивалось с состраданием, когда до меня дошла правда о его ужасной гибели. Никому не пожелаешь такой смерти. После суда я старалась не читать газет, но в конце концов не смогла удержаться.

«Бабушка двоих внучек осуждена за то, что толкнула человека под поезд!» – кричал один заголовок. Дальше в статье смаковались подробности, охотно предоставленные свидетелями с платформы, от которых мне хотелось плакать.

В газетах часто пишут о людях, попавших под поезда, но это было совсем другое. Речь шла не просто о каком-то мужчине. А о Мэтью Гордоне. Я видела его так же ясно, как если бы он стоял передо мной. Моя первая любовь – темные волосы, зачесанные назад и открывающие высокий лоб; решительный нос. Полные губы, щедрые на поцелуи. Горделивая манера держаться прямо, словно оценивая остальной мир. Актер, который любил публику.

Этого человека больше нет.

Неудивительно, что мой муж и дочери возненавидели меня. Я тоже ненавидела себя.

Я вспомнила о синяке, который Мэтью оставил мне на руке, когда я пыталась сбежать из гостиничного номера. Было ли это признаком жестокости? Или просто жестом отчаявшегося человека? Стоило ли верить тому, что он сказал на моем пороге, что ему не доставляло удовольствия шантажировать меня? Я больше ни в чем не была уверена.