наручниками. На Машке был поверх штормовки надет черный пояс-фартук. Выглядела она неважно: лицо осунувшееся, под глазами темные круги, но взгляд все тот же — смелый и задорный.

Хорст вынул ключи из замка зажигания. На брелоке, сделанном из кольца гранаты, нашелся и ключ от наручников. Через секунду пленники уже растирали затекшие руки. И тут до Крюкова дошло — сработало шестое чувство, — что он лажанулся. С чего он взял, что у Волгина не может быть другого оружия, кроме того, которое он бросил?

Воспользовавшись тем, что внимание сыщика было отвлечено, Волгин сделал неуловимое движение рукой. Крюков в последний момент заметил компактный пистолет, выскользнувший из рукава и направленный в его сторону. Грянул выстрел. Все, что успел сделать опер, это уйти кувырком с линии выстрела. Упал он не совсем удачно — не рассчитал. Его собственный пистолет ткнулся в землю глушителем и выскользнул из пальцев.

Крамской метнулся на землю, подхватил выпавший у Крюкова ствол и выстрелил в Волгина, практически не целясь. Но и тот успел спустить курок второй раз. Пуля Крамского вошла ему в глаз, и он кулем рухнул в траву. Его же пуля ударила в бронежилет Крамского, заставила пошатнуться, но тот остался на ногах.

— Ты ранен? — забеспокоился Крюков.

— Нет, я в танке, — начальник «Отдела расизма» похлопал себя по голубенькому форменному бронежилету.

— Спасибо тебе, — тепло поблагодарил его сыщик. — А вон и наши пилят, как всегда через пять минут после того, как в них исчезла необходимость.

— Это как водится, — улыбнулся Крамской. — Не горюй, меня Миша тоже как последнего лопуха взял. Кто же мог подумать, что он оборотнем окажется?

К ним подкатила машина с подкреплением. Из машины выскочили разведчики с Вадимом во главе.

— Как там Анвар? — спросил Крюков. — Надеюсь, не выжил?

— Нормально, — ответил Вадим. — Клочки собрали, опознали. Дядя Сема дочку нашел, живую, почти здоровую, и еще кучу девчонок освободили. А Полковника снова упустили. И дочку Гершензона не нашли.

— Здесь она, — сыщик кивком указал в сторону Машки. — И Полковник здесь.

— Зато друг твой жив оказался, только продырявлен маленько, — Вадим махнул рукой в сторону своего джипа.

Оттуда с кряхтением и стонами выбрался Алан с забинтованным плечом. Он слышал последние слова опера.

— Слушай, Крюк, будь другом, оставь Полковника мне. Я его одной рукой задушу!

Сыщик невесело усмехнулся.

— Ты немного опоздал. Его только что наглухо завалили.

— Как завалили? — изумился Алан. — Вот же он стоит! Да еще с пушкой.

Он, а вместе с ним и все остальные, посмотрели на Крамского. Тот понял, что попался, причем — глупее некуда. Он схватил левой рукой за шиворот Машку, а в другой зажал черный пульт взрывателя.

— Все взорвемся! — заорал он, подняв его над головой. — А ну, осади назад! — он перехватил руку и сгибом локтя сильно сжал Машину шею.

Лицо ее покраснело от удушья, но это никак не отразилось на ее упрямстве.

— Ты же меня невестой звал, суженый хренов, — сдавленным голосом сказала она. — Теперь женись хоть на хромой кобыле, а на меня не рассчитывай…

Полковник, он же Оборотень, он же начальник «Отдела расизма» Гена Крамской задом пятился к «рябухе». Машку он тащил за собой, ноги девушки волочились по земле. Крюков бросил взгляд на Хорста: на его лице читалась мрачная решимость. Все, что сыщик смог сделать, это опередить его. Бросившись к Маше, он обхватил ее руками, вырвал из захвата и откатился вместе с ней в сторону от машины. Крамской с быстротой молнии захлопнул дверь «рябухи». Теперь его можно было откупорить разве что выстрелом из противотанкового гранатомета типа «мухи». В тот же момент по бронированному корпусу и стеклам «рябухи» хлестнули выстрелы разведчиков.

Крюков поднялся на ноги и помог встать Маше. Сквозь стекло он видел лицо Крамского. Оно выражало противоречивые чувства — злобу и отчаяние сменила садистская улыбка. О чем он думал? Прощался с многомиллиардным состоянием, которое так и не успел присвоить. Или мысленно цитировал драматурга Островского: «Так не доставайся же ты никому»?

Хорст подошел к Маше и обнял ее за плечи, а она его за пояс. Оба застыли, как статуя влюбленных. Разведчики, не поворачиваясь спиной к «рябухе», стали медленно отступать назад.

Крамской опять злорадно усмехнулся, поднял руку с пультом, чтобы видели окружающие, и нажал кнопку подрыва. Дмитрий так стиснул Машу в объятьях, что та вскрикнула. Все, кроме них, бросились на землю.

У Крюкова перед глазами, как и полагается, за долю секунды промелькнула вся жизнь, будто альбом с фотографиями пролистал. Вот он в детском саду на горшке, вот ему дарят на Новый год игрушечную железную дорогу… Вот он вступает в пионеры… Первая прочитанная книжка, первый секс в подъезде, второй в песочнице… Вот ему бьют по морде в армейском сортире. Тут он блюет в метро на станции «Площадь Революции», а тут выступает на комсомольском слете передовиков производства… Он бы смотрел и дальше, но раздался взрыв.

Из-за того, что он произошел в замкнутом пространстве, последствия были ужасающими. В стекла изнутри ударили брызги крови и фрагменты разорванного в клочья человеческого тела. Зрелище почище любого ужастика. Крепкий пуленепробиваемый корпус и бронированные стекла выдержали, но выбитая взрывом искореженная дверь отлетела к ногам Маши и Хорста. Если бы он разжал объятья, девушка без сил опустилась бы на землю, да и его самого трясло от возбуждения. В воздухе запахло гарью.

Разведчики подтянулись к изуродованной «рябухе». Все молчали, обсуждать произошедшее никому не хотелось. Но Крюков почувствовал необходимость что-то сказать, чтобы разрядить обстановку. Поэтому сыщик решил затронуть более нейтральную тему.

— Кажется, ты осталась без жениха, — подмигнул он Маше, имея в виду «подрывника».

— Ничего подобного, жених имеется, — заявил Дмитрий. — Мы вас, товарищ капитан, к себе на свадьбу приглашаем, правда, Маш, — спросил он радостно посмотревшую на него девушку. — Смотри, что у меня есть…

На его ладони лежало кольцо от гранаты. Он надел его на Машин тонкий, почти детский палец.

— Ничего, потом подгоним по размеру, — засмеялся Дмитрий, обнял Машу за талию и поцеловал в губы. — С сегодняшнего дня начинаю отращивать волосы, как ты на это смотришь?

— Знаешь, мне все равно, — счастливо улыбаясь, ответила та. — Разве это главное?

«Судя по всему, трудностей с взаимопониманием у этой пары не будет», — с легкой, светлой завистью подумал Крюков.

В нем вдруг зашевелился отцовский инстинкт, о существовании которого он не подозревал. Ему захотелось перекрестить и благословить молодых, но тут же это православное чувство столкнулось в его подсознании с атеистическими рефлексами бывшего узника пионерских лагерей. Две волны столкнулись и