Подоплека всего этого была еще более странной и тревожной. Шлейхер, кажется, уже тогда относился ко мне со значительным недоверием. Ему было хорошо известно о моих тесных отношениях с президентом, и он знал, что Гинденбург расстался со мной в значительной степени вопреки своему желанию. Его отнюдь не радовало, что я по-прежнему имею доступ к фельдмаршалу. Он очень внимательно наблюдал за моими перемещениями и даже приказал вести прослушивание моего телефона. Поэтому ему было все известно о предполагаемой встрече в доме Шредера, и именно он прислал туда фотографа, который, как выяснилось, оказался детективом. Вспоминая сейчас то время, я должен признать оправданным удивление, которое должен был испытать Шлейхер, когда узнал о таком развитии событий, не получив о них предварительной информации от меня. Если бы он выждал всего несколько часов, то у него не возникло бы необходимости поднимать такой громкий политический шум. Во всяком случае, мне совершенно непонятно, почему он не спросил у меня обо всем напрямую, воспользовавшись нашими долгими близкими отношениями. Он должен был по крайней мере учесть тот факт, что я мог даже не подозревать о возникшей между нами напряженности, и мне не могла прийти в голову самая мысль о том, что любая попытка образумить Гитлера может быть ему неприятна.

Когда я 9-го числа наконец приехал в Берлин, то сразу же отправился в рейхсканцелярию и провел полтора часа со Шлейхером, пытаясь устранить возникшее недоразумение. Он казался вполне удовлетворенным, и моя жена записала тогда в дневнике, что я повторил ей сказанные им слова: «Этот день стал бы худшим в моей жизни, если бы сегодня я потерял вашу дружбу». Некоторые из его комментариев, обращенных к нашим общим знакомым, были куда менее дружелюбны. «Если Папен протянет зиму, то останется при власти навечно», – сказал он одному из наших друзей. Тем не менее 10 января он выпустил коммюнике, в котором говорилось: «Беседа между герром фон Папеном и рейхсканцлером не дает никаких оснований для утверждений прессы о том, что в результате известного свидания между ними возникли разногласия». Единственное, что я хочу с абсолютной ясностью здесь показать, это то, что события, произошедшие 30 января, не имели ничего общего с проведенными мной 4-го числа переговорами.

В те короткие несколько недель, когда у власти находилось правительство Шлейхера, решалась судьба Германии. Возможно, будет интересно изложить развитие событий в форме дневника – так же, как я отмечал их в то время. Но прежде следует добавить, что немедленно после своей беседы со Шлейхером, случившейся 9 января, я отправился на свидание с Гинденбургом. Я исходил из того, что он знает о нападках на меня прессы, и намеревался лично рассказать ему о происшедшем. Вместо этого я узнал, испытав при этом некоторое отвращение, о происках Шлейхера. Выяснилось, что он представил президенту мои переговоры с Гитлером как непростительное вероломство и потребовал, чтобы Гинденбург впредь воздержался от встреч со мной, причем Шлейхер поступил так уже после того, как должен был получить мое письмо с объяснениями, отправленное 4 января. Когда я ознакомил Гинденбурга с истинным положением вещей, он сказал: «Именно так я все время и думал. Я просто не мог поверить версии Шлейхера. В любом случае, эта история ничего не меняет в наших отношениях».

11 января. Гитлер был проездом в Берлине по дороге на областные выборы в земле Липпе. Штрассер, намечавшийся на пост вице-канцлера, был принят Гинденбургом, но не сумел добиться хотя бы минимального взаимопонимания со Шлейхером. Немецкие националисты заявляют о необходимости дать правительству шанс проявить себя и предлагают ввести в состав кабинета лидера консерваторов Гугенберга в качестве министра экономики. У правительства возникли трения с Рейхсландбундом – Союзом сельских хозяев, который объединяет зажиточных землевладельцев. Они проводят свой съезд, на котором высказываются протесты против марксистских методов, применяемых правительством в области сельского хозяйства.

12 января. Новые нападки со стороны Союза сельских хозяев. Они утверждают, что правительство не обращает внимания на отчаянное положение в сельском хозяйстве.

13 января. Позиция Рейхсландбунда вполне могла быть согласована с Гугенбергом, который посетил сегодня Шлейхера и потребовал от него включить в состав правительства представителей немецких националистов, с назначением себя министром экономики. Шлейхер отказался, по-прежнему надеясь, очевидно, достичь соглашения со Штрассером.

14 января. Гугенберг встретился с Гинденбургом, по всей видимости – для обсуждения возможности включения в кабинет центристских и правых партий.

15 января. Подошел срок местных выборов в Земельное собрание княжества Липпе-Детмольд. Это маленькая, не играющая заметной роли область, и голосование в ней в обычных условиях не имело бы особого значения. Не следует, однако, забывать, что нацисты понесли на общенациональных выборах в ноябре прошлого года серьезный урон. Их партия находится в состоянии серьезного разброда. Многие ее члены возражают против политики Гитлера «все или ничего», а переговоры Шлейхера с фракцией Штрассера указывают, как кажется, на неизбежность партийного раскола. Усилиям Шлейхера пока препятствует решение нацистских провинциальных вожаков, предпочитающих поддержать Гитлера, а не Штрассера, которому грозит сейчас исключение из партии. Но нацисты просто обязаны доказать избирателям, что они не подвержены внутренним разногласиям, которые ослабляют остальные партии, а их руководство сильно и решительно. Мое предупреждение, сделанное Шлейхеру 1 декабря, – не ставить все состояние на одну карту – начинает в точности сбываться.

Все еще существует вероятность, что нацистам удастся выступить единым фронтом, несмотря на широко распространившееся в массе его последователей разочарование. Это могли бы подтвердить только результаты следующих выборов. Поэтому Гитлер и его свита использовали последние резервы своей энергии и влияния, чтобы доказать народу, что период неудач остался позади и движение стало сильным, как никогда. Ход выборов в Липпе привлек внимание всей страны и приобрел значимость, сравнимую, скажем, с промежуточными выборами в Соединенных Штатах или с очень значимыми довыборами в Великобритании. Итог показал удивительно крупный успех нацистов и столь же большие потери правых партий, которые в совокупности утратили треть голосов. В результате общая напряженность в стране еще больше увеличилась.

16 января. Шлейхер принял лидера партии центра Кааса. Положение стало очень напряженным и запутанным. Сельскохозяйственные объединения объявили правительству более или менее открытую войну. Шлейхер считает это важнейшим фактором и угрожает при необходимости ввести чрезвычайное положение. Он, кажется, понимает, что его rapprochement с Штрассером не приведет к тому результату, на который он рассчитывал.

17 января. Гитлер встретился с Гинденбургом. Он, наконец, порвал со Штрассером. Кажется, обсуждался главный вопрос: объединятся ли Гитлер с Гугенбергом в оппозиции или же вместе войдут в правительство.

20 января. Комитет рейхстага по выработке регламента постановил отложить открытие сессии с 24-го на 31-е число и решил собраться следующий раз 27-го для оценки ситуации. Нацисты – члены комитета – выступили в поддержку отсрочки, поскольку она давала им больше времени для определения своей линии поведения в парламенте, а правительство приветствовало ее потому, что у них не был еще готов проект бюджета. Несмотря на решение о переносе первого заседания, государственный секретарь Планк объявил от имени канцлера, что правительство более не заинтересовано в составлении возможной парламентской коалиции. Парламентариям намекнули, что, если 31-го числа правительство будет поставлено в неприемлемое для себя положение, то будет введено чрезвычайное положение, а новые выборы будут отложены до осени. Это заявление поистине стало поворотным пунктом в развитии событий. Стало ясно, что Шлейхер оставил всякую надежду с помощью раскола среди нацистов сформировать правительство большинства. Он решил сохранить власть во что бы то ни было – даже ценой нарушения конституции.