28 января. Шлейхер разыграл еще одну карту. В газете «Tagliche Rundschau», которую он контролировал, появилась «заказная» статья, автор которой намекал на то, что наделение кабинета Папена диктаторской властью может поставить под угрозу самое президентскую власть. В статье сообщалось, что Шлейхер собирается посетить президента с целью формально потребовать от него полномочий для роспуска рейхстага. Если в этом ему будет отказано, то кабинет уйдет в отставку, и президенту придется взять на себя единоличную ответственность за дальнейшие события. В таком случае возникнут три возможности: коалиция между нацистами и партией центра, которая представляется маловероятной ввиду того, что партия центра возражает против получения нацистами портфелей министров обороны, транспорта и внутренних дел; кабинет, образованный «Гарцбургским фронтом», в котором нацисты столкнутся с сопротивлением Гугенберга против назначения Гитлера канцлером; наконец, как того хочет Гугенберг, кабинет Папена с диктаторскими полномочиями, поддерживаемый партией немецких националистов и опирающийся на предоставленную ему президентом неограниченную власть. По мнению автора статьи, последнее решение вызовет катастрофические последствия, поскольку такой кабинет приведет к кризису президентской власти, чего следует избежать любой ценой.

После этой попытки мобилизовать общественное мнение Шлейхер отправился к президенту, но его требование предоставить себе чрезвычайные полномочия снова натолкнулось на те самые доводы, которые президент уже приводил 23-го числа. Гинденбург не согласился на роспуск рейхстага, на что Шлейхер ответил вручением прошения об отставке всего своего кабинета.

Он потерял всякую надежду на организацию парламентского большинства и пришел к выводу, что единственным решением проблемы может быть только образование президентского кабинета во главе с Гитлером. После отставки Шлейхера нацисты определенно заявили, что согласны только на правительство, в котором канцлером станет Гитлер. Весь январь их газеты в самых резких выражениях отвергали всякую мысль о втором кабинете Папена. Сам ход событий после 4 января делает невозможным защищать предположение, что моя встреча с Гитлером в этот день открыла ему дорогу к посту канцлера. Кроме того, в последующие годы социалисты охотно обвиняли меня в том, что именно я лишил Шлейхера возможности хотя бы отчасти опереться на профессиональные союзы. Однако такой большой авторитет, как сам Густав Носке, один из руководителей социалистов, в своих мемуарах совершенно ясно говорит о том, что профсоюзный лидер Лейпарт получил от социал-демократов указание не отвечать на инициативы Шлейхера. Поэтому «ось» Штрассер – Лейпарт, альянс, на котором Шлейхер надеялся построить фундамент своего правительства, был обречен на провал.

Около полудня 28 января меня вызвали к президенту. Он рассказал мне о последнем посещении Шлейхером его резиденции. Еще рано утром ему сообщили о статье в «Tagliche Rundschau», содержавшей намеки на угрозу возникновения кризиса президентской власти и указывавшей на возможность приравнять нарушение конституции к государственной измене. Он сказал мне, что ожидал бы применения таких методов от политикана, но не может простить офицера, который позволил бы себе ими воспользоваться. Возможность формирования мной кабинета в нашей беседе была едва затронута, к тому же только по контрасту с необходимостью обратиться к Гитлеру, которую он рассматривал как неприятную обязанность. Я возможно полно изложил ему свои соображения о том, как можно будет удерживать нацистов в рамках приличий. Эти предложения пригодились, когда через два дня был сформирован новый кабинет. Потом президент попросил меня, в качестве «царского посланца», выяснить возможность формирования в рамках конституции кабинета во главе с Гитлером. Я чувствовал себя обязанным выполнить его просьбу, поскольку мне казалось, что никто другой не сможет добиться от Гитлера приемлемого компромисса. Если портфели министров обороны и иностранных дел будут отданы людям, к которым президент испытывает доверие, то некоторые другие посты можно было бы с чистой совестью передать нацистам. Позднее в тот же день в очередной раз собрался комитет рейхстага по выработке регламента. Комитет согласился перенести на более поздний срок открытие сессии, назначенное на понедельник, 31 января, с тем, чтобы предоставить время на формирование нового правительства.

Моя первая беседа с Гугенбергом состоялась днем 28 января. Он согласился со мной в том, что Гитлер ни при каких обстоятельствах не возьмется за формирование коалиционного правительства большинства. Не было смысла приглашать еще раз Шлейхера, который восстановил против себя все правые партии, сохранив только доверие партии центра. Нам следовало как-то договориться с Гитлером, стараясь при этом насколько возможно ограничить его прерогативы. Гугенберг, в обмен на поддержку партии немецких националистов, потребовал для себя одновременно портфели федерального и прусского министров экономики.

Непосредственно после него я принял Гитлера. Как я и ожидал, он наотрез отказался формировать правительство парламентского большинства. Если президент хочет, чтобы его движение приняло участие в деле государственного управления, то ему должно быть позволено составить президентский кабинет с такими же правами, какие имели Шлейхер и я. С другой стороны, он не склонен выдвигать преувеличенные требования в отношении министерских постов и вполне согласен работать с некоторыми людьми из предыдущих правительств, к которым президент испытывает доверие.

Я сообщил Гитлеру, что миссия, за выполнение которой я взялся по поручению президента, не позволяет мне предоставить ему свободу выбора при определении состава правительства. Он ответил, что президент волен заполнить все министерские посты сам, но только при условии, что назначенные им министры будут независимы от политических партий. Гитлер хотел для себя постов канцлера и рейхскомиссара Пруссии, а член его партии должен был стать одновременно и федеральным, и прусским министром внутренних дел.

Позднее в тот же вечер я встретился с доктором Шеффером из Баварской народной партии. Он сообщил мне, что и он сам, и Брюнинг согласны занять посты в кабинете Гитлера. Я был вынужден сказать ему, что об этом не может идти и речи. Гитлер не собирался формировать правительство большинства и хотел, чтобы его кабинет состоял из людей, не имеющих обязательств перед партиями. Я выразил сожаление, что Брюнинг решился пойти на сотрудничество с Гитлером с таким запозданием, когда это сотрудничество уже стало невозможным. В ответ Шеффер подчеркнул, что участие его самого или Брюнинга в правительстве Папена было бы совершенно невозможным.

Доктору Шефферу еще предстояло выступить в 1947 году свидетелем обвинения при рассмотрении моего дела на процессе по денацификации. На заседании он под присягой подтвердил, что выразил мне тогда свое и Брюнинга согласие принять участие в работе правительства Гитлера, и обвинил меня в том, что я их предложение отклонил. С другой стороны, Брюнинг заявил, что у него никогда не было намерения войти в состав кабинета Гитлера. Оба они одновременно никак не могут быть правы.

Был уже поздний вечер, когда я смог, наконец, рассказать президенту о ходе переговоров. Он, как мне кажется, остался доволен проявленной Гитлером умеренностью и был чрезвычайно рад тому, что такие люди, как Нейрат, Шверин-Крозигк, Гюртнер и Эльтц, сохранят свои посты и в новом правительстве. Он еще раз настойчиво повторил, что министерства обороны и иностранных дел следует передать в руки абсолютно надежных людей. Министром иностранных дел должен был остаться Нейрат, а в поисках кандидатуры будущего министра обороны мы перебрали целый список приемлемых фамилий. Сам я предлагал генерала фон Фрича, с которым я служил вместе в начале моей военной карьеры и чьими способностями восхищался. Гинденбург прямо не отверг его, но сказал, что предпочел бы кого-нибудь, с кем он лучше знаком лично. Наконец он выставил кандидатуру генерала фон Бломберга, которого знал как командующего Восточнопрусским военным округом. Гинденбург считал его одаренным профессиональным военным, совершенно аполитичным и приятным в общении. Во главе германской военной делегации в комиссии по разоружению он продемонстрировал все качества, необходимые для министра. Я был знаком с ним только мельком, но решил, что могу положиться на суждение Гинденбурга. Если, как говорил о нем президент, он старается держаться вне политики, то можно будет надеяться, что он останется глух к зазывным речам нацистов.