Илла Ралмантон едва заметно побледнел и осунулся. Веномансер же вытаращил свои глаза и лишь выдавил:

– Хозяин…

– Да, да, я понял, – хмуро произнес советник, а затем обратился к рабу: – Значит, Вицеллий дал этому яду имя и поделился с тобой его секретом?

– Нет, не поделился…

– Но ты же только что рассказал нам об этом.

– Рассказал, но от меня его рьяно оберегали. Я вам уже говорил, что ингредиенты всегда заказывались втайне. Саму же белую розу отец всегда готовил один в лаборатории. И меня не подпускали даже к двери. Могу лишь сказать, что он использовал перегонку из какого-то, вероятно, животного сырья, потому что пахло гнильем, – спокойно развел руками Юлиан. – Однако я принимаю… принимал ее более двадцати лет, поэтому при встрече с этим растением или животным, испытав его действие на себе, смогу узнать белую розу.

– Тебя поили белой розой?! – Илла не мог поверить услышанному.

Юлиан кивнул.

– И как ты выжил?

Вампир поведал, что ему давали маленькую дозу, на кончике ногтя.

– Хозяин! – обратился веномансер к задумчивому советнику. – В доме, где жил Алый Змей, могли остаться записи, его исследовательские труды! В Ученом приюте даже малейший намек на разгадку этой… белой розы примут как божественную весть!

– Нет, Дигоро, мысль хоть и верна, но пуста. Вицеллий не собирался возвращаться, поэтому взял с собой все. Он намеревался участвовать в заговоре против нашего короля, поэтому передал свои исследования за Дюльмелией в чужие руки. Таковы были его слова. И они были правдивыми под действием пыток.

От такой новости Дигоро, кажется, сделалось дурно. Шутка ли, что самый смертоносный яд попал кому-то в руки? В свою очередь, Юлиан по сказанному сообразил, что его учитель каким-то образом смог вложить в голову всем вокруг, что был замешан в покушениях на королей. К тому же никаких таких трудов с записанными секретами не существовало и в помине… Алый Змей был слишком скрытен и надежно хранил секрет только в одном месте – в своей памяти. Да и во время путешествия он ни разу не покидал спутников, так что возможности что-либо передать у него не было.

– А кому он продал свои труды? – спросил Юлиан.

– Тебе не давали голоса! Знай свое место! – отрезал Илла, а затем взглянул на веномансера. – Дигоро, этот раб теперь будет исполнять обязанности второго веномансера. Присмотри за ним.

Внутри Юлиана затеплилась надежда на побег, и он, склонив голову, по приказу стражника отошел в угол. Илла Ралмантон тут же позабыл о нем, как и обо всех окружающих, и продолжил слушать музыку. Но стоило ему прикрыть глаза и откинуть голову на спинку, как всем почудилось, что на диване сидит мертвый скелет, одетый в тяжелое бремя парчовых тканей и драгоценных металлов, и держит в скрюченных пальцах томик поэзии.

* * *

Когда луна взошла над зимним Элегиаром и город забылся сном, укрытый ночью, Илла наконец поднялся в свою спальню. Только тогда к рабу подошли и позвали за собой. Его отвели к баням, где он как следует обмылся в чаше с холодной водой, переоделся в чистое и оставил замотанной грязной тряпкой лишь отрубленную руку. По пути в особняк он последний раз обернулся на сад. И чуть погодя ему показали на дверь, за которой вмиг прекратились шепчущие разговоры.

Дверь открыл веномансер Дигоро.

– Заходи, – произнес он тоном, который прозвучал как «пошел вон, приживала».

Вздохнув, Юлиан протиснулся через приоткрытую дверь. В этой комнате жили, соседствуя, веномансер-вампир и маготворец Габелий. С виду неряшливый, пышнотелый маг сидел на кровати в просторной теплой рубахе и сметал с внушительного живота крошки от какой-то булочки.

Юлиана определили на тюфяк в углу. Пока он устраивался и ворочался, прижимая к груди обмотанный заплесневелыми тряпками обрубок, маг и веномансер обменивались сконфуженными взглядами оттого, что не имели возможности переговорить по поводу нового соседа.

После того как оба уснули, Юлиан стал думать о произошедшем. Он был на шаг ближе к побегу. Именно так, шаг за шагом, пусть и прислуживая, он сбежит и, возможно, что-нибудь разузнает о причинах безумия Вицеллия. Эта загадка не давала ему покоя. За долгие месяцы, что он рвал опарийку в саду, Юлиан бесчисленное множество раз возвращался воспоминаниями к тем дням, когда произошло столько странностей. Начиная с поведения Вицеллия и заканчивая тем, что веномансер ничего не раскрыл истязателям в застенках дворца, тем самым сохранив Юлиану жизнь. А еще его мысли обращались к моменту, когда Фийя сама кинулась на копья. Что сталось с ней, отчего и она потеряла всякий ум? А ведь если бы айорка успела сказать, кем на самом деле является ее господин, Юлиану бы точно не поздоровилось. И от этих размышлений печаль смешивалась с холодным рассудком, твердящим, что она, как бы жестоко это ни звучало, умерла вовремя. Точно ее смерть была рассчитана кем-то или чем-то…

* * *

Ранним утром, когда мороз укрыл инеем дом, Юлиан уже примерял выданные ему шаровары, которые едва доходили до икр. Извинившись, раб пообещал, что к вечеру подготовит одежду нормальной длины.

– Окуни пальцы в краску. Подержи немного, чтобы въелось, – брезгливо приказал Дигоро, завязывая на шее ленты, такие же как выдали рабу. И указал на ютившийся на столе посреди трав сосуд.

Пальцы скрепила алая краска, как того требовали правила. Потом Юлиан выждал, пока ему кистью проведут от губы до подбородка черту, после чего, скривив лицо, Дигоро хлопнул дверью и покинул спальню вместе с магом.

– Пятнадцать лет учебы в академии в Дивинарбере, тридцать три года практики у мастера Грайвеша… – доносилось из коридора. – Чтобы потом какой-то раб стал моим напарником… Это позор!

– Дигоро! – шикал на него маг. – Успокойся, Дигоро!

– Да с чего мне быть спокойным? – голос отдалялся. – Когда кто-то тратит полжизни, чтобы взойти с трудом на тот холм, куда иного доставляет одно имя учителя?

Спрятав свой рабский ошейник под ленты и надев шаперон, Юлиан спустился следом.

Ему здесь были не рады.

Чуть позже показался Илла, который опирался на трость. Он направился к выходу, но, проходя мимо Юлиана, вдруг остановился и посмотрел на его шею. Под этим тяжелым, точно гора, взглядом тот быстро сообразил и поддел обод с медной пластинкой, чтобы он вновь лег поверх лент. Лишь после этого пожилой советник двинулся дальше. Подавив в себе вспыхнувшую волну неприязни от такой унизительной демонстрации невольничьего статуса, Юлиан стиснул зубы и последовал за свитой.

Он ожидал увидеть перед воротами какой-нибудь богато украшенный паланкин. Но вместо этого Илла Ралмантон покинул дом на своих ногах и, хоть и медленно, хромая пошел к дворцу. Его окружали четыре охранника и два личных телохранителя, а следом плелись два веномансера, маг, лекарь и камердинер. В морозном тумане придворный со своей свитой двигался мимо особняков по еще спящей улочке, пока не выбрался на троепутье, ведущее главной и самой широкой мостовой в сторону дворца.

Юлиан старался незаметно изучать местность, запоминать точки караула и повороты в проулки.

Чуть погодя одинокий стук трости по мостовой стал смешиваться со скрипом телег, грубыми окриками надсмотрщиков, звонким перестуком копыт и всем тем прочим шумом, свойственным просыпающемуся ранним утром городу. Дружелюбно распахивались кокетливые двери в дорогих борделях, из узких окошек бань на морозе клубился горячий пар, а по улицам расхаживали королевские рабы, потирая каждый сильфовский светильник, чтобы вновь зажечь его уже вечером.

Но пожилой советник успел пройти весь Золотой город до того, как стало многолюдно. С кряхтением Илла взбирался по пологому холму вверх, через аллею Праотцов. Аллея эта была окаймлена старыми черными платанами, в ветвях которых от ветра трепетали красные ленты. Сейчас деревья стояли нагие, ожидая прихода весны. На их стволах пластинами лежала трухлявая темная кора – и от этого они казались пятнистыми. А между стволами, спящими в объятиях лент, по обеим сторонам аллеи высились беломраморные высокие статуи. В величественных позах, обратив глаза к небу, замерли шесть Праотцов: Прафиал, Гаар, Химейес, Шине, Офейя и Зейлоара. Каждый из них олицетворял одну добродетель. На деле божеств, как и существ, было куда больше, но в этих землях особо почитали именно этих шестерых.

Первый бог Шине – наг с закрывающей бедра повязкой – держал в руках позолоченное кольцо. Оно символизировало вечность, повторяемость, а еще это божество считалось покровителем холодного рассудка, присущего многим нагам.

Рядом с ним стоял величественный ворон,