Лучше бы он кричал.

– Доминико, – мой голос дрогнул, – прости меня.

Я потянулась к его лицу, очертила контур подбородка, плотно сжатых губ.

– Пожалуйста, прости меня. Я не должна была поступать… так. Не должна была рисковать, не подумав, как это может отразиться на тебе. Но я не могла остаться в стороне, понимая, что пострадают невинные. Я…

Он молчал долго, бесконечно долго. Потом уголки его губ дрогнули, приподнимаясь.

– Моя бесстрашная Яни, – усмехнулся он. – Такая же своевольная и упрямая, как истинная уроженка Ниаретта.

Доминико потянул меня на диван. Темная энергия обняла меня, волной пробежав по коже.

– В тебе больше южного огня, чем ты думаешь. – Его глаза вспыхнули лукавством, когда я обняла его за плечи, устраиваясь поудобнее. – Знаешь, когда я был маленький, на востоке Ниаретта случилось сильное извержение. Разумеется, внезапно, как и все катастрофы, и несколько городков, расположенных у подножия вулкана, могли серьезно пострадать. На их счастье, лорд и леди Эркьяни гостили в то время неподалеку в одном из поместий. Отец пытался отговорить маму от того, чтобы вместе идти останавливать стихию, но разве настоящих ниареттских женщин можно переупрямить? – Он фыркнул, и я, видя его улыбку, против воли улыбнулась в ответ. – Они отправились к вулкану и вместе с другими магами успели уберечь поля и людей, направив поток лавы в море. Мама выложилась не меньше, а то и куда больше других. Растратила почти всю свою силу. Тогда отец сделал ей такое же платье.

Он провел подушечкой пальца по лифу, и вплетенные в кружева кристаллы замерцали ярче, наполняясь силой. Горячая ладонь очертила изгиб талии, легла на спину. Платье искрилось, и в потемневших глазах Доминико я видела тот же яркий, живой отблеск темного пламени. Никто и никогда не смотрел на меня так – жадно, голодно, откровенно и до бесконечности уязвимо, словно предлагая мне себя – целиком, полностью, до последней капли крови, последнего вдоха.

– А еще она была беременна. Мной.

И я вдруг осознала с бесконечным отчаянием и ужасом, что, если завтра во время бала случится непоправимое, я больше никогда не увижу этот взгляд. Не почувствую, как от прикосновений Доминико разгорается внутри неукротимый жар, не испытаю, каково это – делить одну на двоих страсть. Пусть мир вокруг меня рушился, но сейчас я могла думать лишь о мужчине, сжимавшем меня в объятиях.

Желание переполнило меня до краев, и я всем телом потянулась к Доминико, выдыхая уже в его губы, потому что просто не могла позволить себе потерять все, так и не изведав хотя бы капли настоящего счастья.

Доминико, верно, не ожидал такого порыва. Я почти опрокинула супруга на диван, прижалась к его груди в отчаянной жажде почувствовать его всего. Платье мешало, мешал камзол, платок, жесткий воротничок рубашки, но отстраниться сейчас, когда я так остро осознавала, как мало осталось на мою долю этих сладких минут близости, было выше моих сил.

Его пальцы коснулись верхнего крючка корсета, замерли.

– Яни…

Я не могла оторвать взгляда от его лица.

– Я хочу… – Голос охрип. – Хочу стать твоей… Нико. Здесь. Сейчас. Я…

Слов не хватало. Слова тонули, захлебывались рвущимися наружу чувствами. Я нуждалась в нем, нуждалась так сильно и отчаянно, как никогда в жизни, как никогда прежде. И эта нужда, эта жажда плавили ледяной кокон, в котором прятались мои чувства – настоящие, живые, искренние.

Я хотела принадлежать ему. Хотела покориться и быть покоренной.

– Нико…

Я не могла сказать… но могла показать, отчаянно потянувшись к его руке, почти до боли переплетя наши обнаженные пальцы и распахнув свой разум ему навстречу.

– Яни…

Почти сразу горячие губы накрыли мои. Не отрываясь от Доминико, я потянулась к узлу шейного платка, пробежалась ловкими пальцами по пуговкам камзола. Выдернув из штанов его рубашку, жадно скользнула обнаженными пальцами по плоскому твердому животу. Доминико рвано выдохнул, уткнувшись мне в плечо.

– Яни, подожди… Яни, любимая, пожалуйста, – шептал он, пока я, повинуясь своим желаниям, целовала его шею, грудь, спускаясь все ниже и ниже. – Яни, ты…

– Ты мне нужен, Нико. Мне очень, очень, очень нужен ты.

И он сдался. Обхватил меня, перевернулся – и вот уже я оказалась прижата к дивану телом Доминико.

– Освободи меня.

Тугая шнуровка поддавалась неохотно и медленно, словно подстегивая замерший внутри меня озорной огонь: ну, дерни, разорви. Я нетерпеливо ерзала, не в силах спокойно ждать, пока пальцы Доминико освободят меня от одежды. Тянулась к нему, жадно ловя его губы. Стонала. Шептала:

– Нико, Нико, Нико…

Кажется, никогда прежде я не произносила его имя столько раз – по одному на каждое мучительное мгновение ожидания, наполненное предвкушением и острой жаждой.

Корсет наконец поддался, открывая грудь, и ловкие пальцы тут же накрыли ее, коснулись соска, срывая новый стон. Ласкали, сжимали, поглаживали в самых правильных местах, словно зная, куда и как именно надо было прикоснуться, чтобы разжечь во мне огонь и ни на секунду не давать угаснуть яркому пламени. Я сбивчиво шептала его имя, выгибалась под горячими ладонями, скользящими по обнаженной коже – и когда только он успел снять с меня сорочку? – страстно желая стать ближе, еще ближе.

– Еще, еще, да, да…

Он замер на мгновение, рассматривая меня. Раскрытую, уязвимую… его.

Страсть и нежность смешивались в его взгляде, ощутимые каждой клеточкой моего жаждущего тела.

– Пожалуйста, – шепнула я, толкаясь бедрами ему навстречу. – Пожалуйста, Нико.

– Боюсь… сделать тебе больно…

– Не бойся. Я хочу этого, Нико. Хочу тебя.

Желто-карие глаза сверкнули настоящим, неподдельным счастьем. Доминико приник к моим губам, жарко, сладко и головокружительно страстно. Увлеченная поцелуем, я едва ощутила, как легли на бедра горячие ладони, притянули ближе. Темная энергия обвилась вокруг, готовая приглушить боль, пройтись по телу ласковой волной, усиливая приятные ощущения.

Доминико сдерживался, но в этом не было нужды. Мое тело давно готово было принять его. Я жаждала этого всем своим существом. Готова была стереть последнюю преграду между нами.

Он вошел в меня плавно, мягко, почти не встретив сопротивления. И это было больно – чуть-чуть, капельку. Крошечная плата за бесконечно приятное чувство слияния, единства. За возможность чувствовать его продолжением себя, за возможность быть частью единого целого. За кожу к коже, энергию к энергии, за ускоренное сердцебиение и рваное дыхание в унисон. За чувства – разделенные с такой полнотой, о которой я, менталист, раньше могла только мечтать. Мы были обнажены друг перед другом сильнее и глубже, чем при любом ментальном контакте. Ничего не осталось. Я была его, а он – моим. Целиком. Полностью.