Могли ли Мун и Постон знать «из первых рук» о секретных переговорах – вопрос чисто теоретический. В любом случае они знали: фильм пал жертвой высших государственных интересов. Секрет Полишинеля раскрыл в январе 1933-го секретарь исполкома Коминтерна Дмитрий Мануильский. Студенты Коммунистического университета трудящихся Востока извели его вопросами о фильме, и он ответил честно: СССР превыше всего заинтересован в добрых отношениях с США, а защита «родины всех трудящихся», как постановил Коминтерн – первейший долг коммунистов мира. И только Луиза Томпсон упорно утверждала (The Crisis, февраль 1933 года), что сценарий дорабатывается, а вернувшиеся в США негры сидят на чемоданах в ожидании назначенных на лето съемок.

Обеим странам были действительно жизненно необходимы оформленные отношения, выводящие экономические связи на полноценный уровень. Крупнейшим советским лоббистом был председатель Американо-советской торговой палаты – героический полковник Хью Купер, выдающийся и непомерно алчный гидростроитель, удостоенный за строительство Днепрогэса Ордена Трудового Красного Знамени.

Купер был настолько знаменит, что едва не стал героем фильма Капры, оказавшегося в 1934-м разменной пешкой в отношениях между студийными боссами. Гарри Кон в приказном порядке отправил его на MGM: взамен Тальберг обещал Кону предоставить Columbia одну из своих звезд. Из числа сценариев, предложенных Тальбергом, Капра выбрал «Советы»:

История драматических приключений американского инженера, отвечающего за строительство суперплотины в СССР. Тальберг обещал мне кастинг, о котором только можно мечтать: Уолли Бири, Мэри Дресслер, Джоан Кроуфорд и Кларк Гейбл.

Но Тальберг уехал в Европу, а люто ненавидевший его Майер аннулировал сделку и вернул Капру Кону. Благодаря злобе Майера Капра снял «Это случилось однажды ночью» – фильм, принесший ему первый оскаровский триумф.

Купер уже транслировал Кремлю мнение Госдепа: условие признания – прекращение революционной пропаганды в США, прежде всего среди негров. Пропаганда Негритянской Советской Республики звучала радикально даже по тем временам. А в финале сценария экран захлестывала манифестация под лозунгами: «Да здравствует Москва! Да здравствует Советская Америка!»

Немудрено, что, узнав об этом, Госдеп возмутился настолько, что признание СССР повисло на волоске. Взбешенный Купер, шантажируя выходом из игры и требуя встречи со Сталиным, добился аудиенции у Молотова. Тот, вежливо отклонив требование Купера, 31 июля отчитался Сталину: американская сторона считает фильм «непреодолимым препятствием признанию». Вместе с Молотовым шифротелеграмму Сталину подписал председатель Госплана Куйбышев. Сталин велел срочно разобраться Кагановичу, секретарю ЦК. Таким образом, над одним несчастным фильмом ломали голову сразу четыре из десяти членов Политбюро.

Каганович перепоручил проверку еще одному секретарю ЦК – Постышеву. Фильм признали самодеятельностью «Межрабпомфильма». Обтекаемое постановление Политбюро «О неграх» (22 августа) – не объявлять о закрытии проекта, но поручить Постышеву и секретарю исполкома Коминтерна Пятницкому изучить и переписать сценарий – означало приговор фильму.

Американская сторона пыталась и впредь контролировать соблюдение советской стороной соглашения о прекращении пропаганды. В июле 1935-го посол Буллит гневно протестовал против участия американских коммунистов в работе VII Конгресса Коминтерна. Но заместитель наркоминдела Крестинский был невозмутим: СССР не отвечает за деятельность международной неправительственной организации.

В этой истории есть что-то странное. Другие провокационные фильмы не разделили судьбу «Черных и белых». Еще не угасли страсти вокруг него, еще целый год оставался до установления отношений, когда вышел мультфильм Ивана Иванова-Вано и Леонида Амальрика «Блэк энд уайт» по стихотворению Маяковского (23 ноября 1932 года). В апреле 1933-го вышел еще и «Негр из Шеридана» Коломойцева о расовой розни среди американских лесорубов.

* * *

Хьюз прибыл в Токио 23 июня 1933-го: его обогнали письма Сано, оповестившего друзей о приезде поэта. В театре, которым он до высылки руководил, Хьюза встретили так, словно он был О’Нилом и Шоу в одном лице. Революционная богема носила его на руках. Приветствовал его и космополитический истеблишмент: Пантихоокеанский клуб дал в честь Хьюза ланч. Расчувствовавшись, он объяснился в любви Японии – единственной стране, где темнокожая раса свободна и независима, что имеет огромное психологическое значение для американских негров. Жена американского посла гневно покинула клуб, не прощаясь, но он не придал этому значения.

После Перл-Харбора на стол Гувера ляжет справка – Хьюз разглагольствовал о «якобы имевшем место дурном обращении с неграми» (в 1933-м линчевали 23 негров):

Настанет день, когда, объединившись, все цветные расы – черная, желтая и красная – начнут войну за покорение белых. ‹…› Между этими расами существует естественная связь, и их противостояние белой расе должно разрешиться в бою.

Пока что Хьюз наслаждался ролью туриста. Проведя в Японии неделю, он 1 июля на три недели отправился в Шанхай, благо там его ждали с не меньшим нетерпением, чем в Токио. Дело в том, что в мае в Москве оказалась – как раз вовремя, чтобы застать Хьюза – его приятельница Агнес Смедли. Тремя годами раньше, прочитав ее автобиографическую повесть «Дочь земли», восторженный поэт посылал ей свои рукописи. С тех пор она нежно относилась к нему, как к «младшему брату».

В 1960-х эту удивительную женщину назвали бы тьермондисткой, как называли тех, кто видел в третьем мире движущую силу мировой революции, сочетающую марксизм с национализмом.

Агнес была дочерью неквалифицированного рабочего, который не умел ни читать, ни писать. Деньги на учебу она зарабатывала как посудомойка и сборщица табака. – Рут Вернер.

В марте 1918-го юная социалистка полгода просидела в тюрьме по делу о «германо-индийском заговоре» – подготовке индусами-эмигрантами восстания на родине с помощью немецкой разведки. Устроившись стюардессой на польское судно, она в 1920-м очутилась в Берлине, где прожила восемь лет с лидером индийских коммунистов Вирендранатом Чаттопадайей, вместе с которым побывала в 1921-м на III Конгрессе Коминтерна. Возмущенная репрессиями против социалистов (большевики посмели заключить под домашний арест саму Эмму Гольдман), она покинула Москву, якобы категорически разочаровавшись в Советах. С 1928-го Смедли работала в Шанхае корреспондентом буржуазной Frankfurter Zeitung, а затем – еще более буржуазной Manchester Guardian.

Там она подружилась с 23-летней немецкой коммунисткой Урсулой Кучински – более известной как Рут Вернер, – чей муж Рудольф Гамбургер получил должность архитектора Шанхайского городского совета.

Агнес выглядит как интеллигентная работница. Просто одета, редкие каштановые волосы, живые, большие темно-зеленые глаза, отнюдь не красавица, но черты лица правильные. ‹…› Ей здесь нелегко. Европейцы ее не приемлют, поскольку она их глубоко оскорбила. По случаю ее приезда американский клуб с феодальными замашками устроил чай. Агнес пришла и ‹…› спросила, есть ли здесь китайцы «Нет, – ответили ей, – среди членов клуба китайцев нет». «А среди гостей?» – спросила она. Ответ: «Китайцам не разрешено посещать клуб». После этого она поднялась и ушла. Англичане ее ненавидят, так как в прошлом она принимала участие в революционном движении в Индии. Китайцы также следят за каждым ее шагом. – Вернер.